Жестокая гвардия неба - Дмитрий Градинар Страница 48

И снова мысли по кругу. Отказ связи? Невозможность использовать основные космодромы? Почему? Тотальные поломки систем запуска? Исключено. Никакая теория вероятности не могла убедить в этом Камаева. Гибель на старте нескольких ракетоносителей? Пока это представлялось самой убедительной причиной, но никак не объясняло потерю связи. Ракеты гибли и раньше. Неудачные старты, взрывы прямо на стартовых площадках. Бывало всякое.

Американский астронавт подкинул в качестве еще одного варианта идею одновременной атаки террористов на все космодромы. Но ведь стартовых площадок много. Байконур, Плесецк, космодром на мысе Канаверал, космодром «Восточный» на Дальнем Востоке, платформа «Морской старт» в центре Тихого океана, космодром во Французской Гвиане, китайские Цзюцюань, Сичан и Вэньчан, а еще Танегасима в Японии, остров Кваджалейн, Ванденберг, резиденция 14-го авиаполка 30-го авиакосмического крыла США, близ Санта-Барбары. В мире больше двух десятков космодромов! И слабо верилось, что террористы смогли бы вот так, запросто, осуществить глобальную атаку на охраняемые объекты. И зачем это им понадобилось? Даешь свободу Анджеле Дэвис? Чьи-то жизни имеют значение чуть больше, чем другие жизни? Чушь.

В первый же день после исчезновения связи с ЦУПами, командир обратился с предложением об эвакуации к космическому туристу.

– А вы уверены, что там, внизу, я буду в большей безопасности, чем здесь, на орбите? – возразил Сотера. – Согласно контракту, я должен вернуться на челноке «Сокол», вместе с частью вашего экипажа, подлежащей замене.

– Все так, но…

– Насколько мне помнится, в числе заменяемых должны были находиться вы и еще четверо космонавтов. Самому себе вы не пытаетесь объяснить необходимость возвращения на Землю. Хотите сказать, что отправите меня одного? В гордом одиночестве, навстречу неизвестности? Послушайте, командор, когда обстановка прояснится и эвакуация станет необходимостью, тогда я не буду противиться. Это логично?

– Все, что вы говорите, логично, – согласился Камаев. – Нелогично то, что происходит у нас. Только зря вы посчитали, будто на Землю отправитесь в одиночестве. Подлежащие замене члены экипажа, двое из троих, себя, естественно, я исключаю из этого списка, составили бы вам компанию.

– На борту нештатная ситуация, понимаю. Но без прибытия челнока, как мне думается, эвакуация может оказаться преждевременной. Я повторяю вопрос – а будет ли мне там, внизу, безопасней, чем на орбите? Посмотрите на сложившуюся ситуацию так, как представляю ее я. Космос… Вселенная… Орбитальная станция. Второй космический дом человечества! Первым был ваш «Мир»… Еще вчера я грустил, что рандеву с космической пустотой, эта возможность видеть Землю вот так, в иллюминатор, словно проплывающую городскую остановку из окна трамвая, все подходит к концу. И вдруг случай, пускай даже тревожный, несчастливый, дарит мне возможность продлить это великолепное время.

– Но ваше состояние и допуск медицинской комиссии… Сроки нахождения на орбите для непрофессионалов берутся не с потолка.

В Купол вплыл кто-то из экипажа, но, уловив суть беседы командира с космическим туристом, сразу ретировался.

– Я разумный человек, – продолжал Сотера. – Конечно, вы правы насчет медицинских норм. Как только медицинское обследование, а я согласен проходить его хоть трижды в сутки, покажет изменения в организме, угрожающие жизни и здоровью, я покину станцию хоть на парашюте. Но…

– Я понял. В этом вы тоже правы. Действительно, существует вероятность, что всем нам лучше находиться здесь, на станции, пусть даже с тающим запасом кальция в организме. Но вы не сможете адаптироваться к земным условиям, если затянуть с вашим возвратом на поверхность.

– Мы даже не знаем, что происходит сейчас внизу и что там сложились за условия!

Четырнадцать дней без связи. Челнок не прибыл. Отсутствие хоть какого-то намека на определенность.

Камаев понимал, что существует множество способов подать хоть какой-то сигнал с Земли. Световая морзянка сверхточным лазером. Запуск на орбиту маленького контейнера с информацией и разъяснениями. Да что угодно! Хоть почтового голубя в скафандре из катапульты! Удивительно, как это Голливуд еще не создал фантазию на эту тему.

Происходило самое невероятное. Земля не пыталась испробовать ни один из способов! Или же у нее это слишком плохо получалось.

Экипаж, вопреки тревогам командира, не проявлял никаких признаков паники и нервозности. Космонавты продолжали нести космические вахты. Миядзу экспериментировал с оборудованием фотометрических установок вместе с Боше, обучая европейца каким-то тонкостям обращения с высокоточной японской техникой, американцы занялись отложенной программой, заказанной Аграрным университетом Алабамы. Каждый нашел себе занятие. Даже Сотера не казался праздным обывателем, внося значимую лепту в сплочение экипажа. Он словно показывал собственным видом: «Ну, что? Смотрите! Я – всего лишь пассажир, случайно оказавшийся среди вас, профессионалов. Я не паникую, не кидаю тревожных взглядов по сторонам и не пристаю с глупыми вопросами. Неужели вы можете оказаться слабее меня?»

Они не могли. Они не оказались слабыми. Они даже пытались добиться ясности без подсказок с Земли. Постепенно стала вырисовываться картина странных глобальных изменений в атмосфере.

Поблек, а местами вовсе исчез, насыщенный голубой тон планеты. Спектрометры показали высокую концентрацию нетипичных для атмосферы химических соединений. Произведенное лазерное зондирование выявило нарушение структуры серебристых облаков. Аппаратура, установленная в блоке Б, выдала невероятное количество фиксируемых грозовых разрядов. Если средней цифрой для тропических широт, от тридцать пятого градуса на юге до тридцать пятого на севере, считались три тысячи двести молний за ночь, то теперь их количество удвоилось. Но самым странным оказалось увеличение грозовой активности там, где прежде она вообще была сведена к минимуму, в приполярных районах и над большими пустынями, Сахарой и Гоби. Считалось, что грозы в Египте происходят раз в двести лет, теперь это правило оказалось нарушено. На МКС продолжали поступать данные с метеорологических спутников. Они свидетельствовали о возникновении обширных аномальных областей и резком возрастании количества опасных погодных явлений. Казалось, фиксирующие приборы врут, казалось, это общий сбой отслеживающей аппаратуры. Но все понимали, что дело в чем-то другом.

Нетипичные атмосферные образования, движущиеся вопреки прогностическим схемам. Нарушение ритма и направления пассатов, а также традиционных устойчивых воздушных потоков, возникающих над основными океаническими течениями. Дождевые облака накрыли область между Арикой и Антофагастом, считавшуюся до сих пор самым засушливым местом на Земле. Там, на Тихоокеанском побережье Чили, где среднегодовое количество осадков составляло менее одной десятой доли миллиметра, сейчас можно было начинать высаживать тропические растения. Потому что беспрерывные ливни сопровождались повышением температуры.

Каждый день экипаж открывал что-то новое. Куда-то исчезло холодное течение Гумбольта. В Антарктиде ледник Ламберта, образовывавший вместе с ледником Фишера непрерывный пятисоткилометровый ледяной язык, распадался на три фрагмента, и эта подвижка просчитывалась теперь компьютерами МКС. А вот самый быстрый ледник, гренландский Кварайак, перемещавшийся на двадцать – двадцать пять метров в день, неожиданно остановился. Словно уперся белым лбом в невидимую преграду.