Последний поезд - Василий Гавриленко Страница 47

— Ваш паспорт и аттестат, пожалуйста.

Нектарий был толст и некрасив, волосы на его голове топорщились, словно к ним никогда не притрагивалась расческа. Рыжеватая борода топорщилась на подбородке, точно приклеенная пакля.

— Марина Александровна Книппер.

Прочел Нектарий и поднял глаза от паспорта.

— Родственница?

— Что?

— Ольга Книппер, жена Чехова, вы, случайно, не ее потомок?

Не знаю, как и почему это произошло, но мой язык, точно обладая собственной волей, повернулся и произнес:

— Да, ее.

Впоследствии я не раз размышляла об этом случае, случае первой лжи и не могла найти причин, заставивших меня солгать.

Коллеги Нектария посмотрели на меня с интересом.

— Я читал письма Книппер к Чехову, — сообщил Аркадий. — Очень занимательно.

— Возьми паспорт, — переходя на «ты», сказал Нектарий.

— А аттестат?

— Аттестат останется у нас до окончания экзаменов. В случае, если не поступишь, мы тебе его вернем.

— Поступит, — уверенно сказал Аркадий.

— Вот твой экзаменационный лист. На каждый экзамен приходи с ним и с паспортом.

— И со шпорами, — вставила Елена.

— И со шпорами, — усмехнулся Нектарий. — Да, чуть самое главное не забыл, — ты нуждаешься в общаге?

Я ожидала этого вопроса и, если бы его не последовало, мне пришлось бы самой узнавать у них, где мне жить на период экзаменов. Эти трое сидели передо мной, как жрецы древнего культа, они — я почему-то не сомневалась, — все были москвичами, и, закончив принимать абитуриентов, разойдутся по своим уютным квартирам.

Мне хотелось сказать «не нуждаюсь», но, представив холодную ночную улицу города либо зал ожидания на вокзале, где кругом — менты и бомжи, я проговорила:

— Да, нуждаюсь.

Небо не рухнуло на землю и не случилось всемирного потопа.

— Хорошо, — сказал Нектарий. — Адрес общаги знаешь? Вот с этой бумажкой — к коменданту…

Между двумя утрами: тем, когда я впервые увидела памятник Михайло Васильевичу, и еще одним июльским утром, когда я стояла у этого же памятника со следами слез на лице, не знающая, куда пойти и что делать, — прошло пятнадцать дней. Мне казалось, что первые дни в Москве я жила по своему собственному, изюминскому, времени. Времени — октябрьской мушке, привезенной мною из родного городка в сумке и застрявшей в моих волосах. Но московское время — паук, одним броском умерщвляло октябрьскую муху и вступало в свои права, заставляя дни лететь подобно оперённой стреле.

В суетливой дымке экзаменов я не замечала ничего вокруг; приходила в общагу, валилась на продавленную, нечистую кровать, едва успевая перемолвиться парой фраз с соседками по комнате: Татьяной и Дарьей. Татьяна приехала покорять Москву с Кубани, со станицы с веселым названием Задорные Дворики. Дарья — из Новосибирска, города, судя по ее рассказам, многолюдного и перспективного, в котором есть метро, пусть не такое, как в столице, но все-таки…

— Новосиб — столица науки, — говорила Дарья, поглядывая на меня и Татьяну, — По количеству живущих в нем кандидатов намбер ван в России.

Она бахвалилась своим городом так часто, что Татьяна, наконец, не выдержала:

— Если твой Новосиб такой намбер ван, то чего ты сюда приехала?

Дарья не нашла, что ответить.

«ЭКЗАМЕНАЦИОННЫЙ ЛИСТ

Книппер Марина Александровна

Сочинение — хорошо. История — удовл

Английский язык — неуд».

Последняя строчка, как приговор. Я разжала кулак — ветер подхватил клочок бумаги и, кружа, понес в сторону Кремля. Быть может, ветер бросит листок под ноги седеющему, но все еще привлекательному президенту, тот поднимет его и, прочтя, с досадой покачает головой: «Эх, не поступила Марина. Не могла английский сдюжить».

Воспоминание об экзамене по английскому было мучительно: My name is Marina. I was born in Izuminsk. My mother is a teacher. My father is a fireman и т. п. В Изюминске мне этого хватало, а здесь…

«Прощай», — шепнула я юноше Михайло и, выйдя за ворота, пошла вверх по улице, носящей мягкое, совсем не подходящее ей название: Моховая.

Поезд на Изюминск каждый день подходил к утреннему перрону, забирал пассажиров, ждал меня, и отправлялся, так и не дождавшись.

В журнале, обнадеживающе-толстом, с простым, всем понятным названием «Работа и зарплата», я нашла вакансию: «Продавец-консультант. Зарплата 30 тысяч рублей. Жилье предоставляется».

Жилье — это однокомнатная квартира в Свиблово, заставленная кроватями, завешенная тряпками. Здесь уже жили три девушки, и я должна была стать четвертой.

— Хозяйка просит двадцать восемь, — сообщила Ирина Мухамедовна, представившаяся директором компании. — Двадцать восемь на четыре — семь тысяч. С первой зарплаты рассчитаешься.

— Хорошо, Ирина Мухамедовна, — сказала я.

— Ну, устраивайся. Девочки помогут. А я побежала.

Хлопнула металлическая дверь.

Девочки смотрели на меня настороженно. Одна — высокая, стройная, с открытым красивым лицом, обрамленным русыми волосами, вторая — полнокровная толстушка, в моем городке ее бы назвали бой-бабой.

Из кухни вышла третья, с виду несколько старше своих товарок, худая и плоская.

— Проходи, чего стоишь, — сказала она. — Не бойся, мы не проститутки.

Ее подруги захихикали, я растерянно молчала.

— Меня Илана зовут, — представилась самая старшая.

— Это, — кивнула на русоволосую красавицу, — Ольга. А это, — Жанна.

Толстушка кивнула.

— Тебя, рыжая, как звать?

— Марина.

— Откуда ты такая?

— Из Изюминска.

Девчонки снова захихикали.

— Ой-ой, как смешно, — одернула их Илана. — Сами-то откуда? Ты, Марина, как я погляжу, совсем еще ребенок.

— Почему?

— По кочану и кочерыжке. Тебе очень повезло, что здесь не бордель, а Ирина Мухамедовна — не мамочка — сутенерша.

— Иланка, да она, похоже, и слов-то таких не знает, — сказала Ольга. У нее был несколько тонковатый, но приятный голос.

— Каких слов?

— Ну, бордель, сутенерша…

— Не знаешь?

Илана посмотрела на меня.

— Нет, — призналась я.

Три товарки уставились на меня, как на розового слоника.

— И вправду, сущее дитя, — проговорила толстушка, у которой голос, как и положено, был низкий и грудной.