Глубокое бурение - Алексей Лукьянов Страница 47

— Между прочим, — заметил Касимсот, — несанкционированное применение оружия может расцениваться как попытка пиратского захвата судна.

— Вы меня обманули! — вскричал Факми.

— Когда? — Брови капитана улетели под козырек.

— Повторите, как сбежали Трефаил с Мумукиным?

— Ну… — замялся Люлик. — Спустили шлюпку на воду, обрубили фал — и сбежали.

— Как, по-вашему, можно обрубить фал, находясь в шлюпке, когда след от топора на поручнях?

Люлик снял фуражку и почесал затылок:

— Вообще-то у Мумукина такие длинные руки…

— Что? — возмутилась Лысюка. — Это у Тургения длинные руки? Да они у него короткие вовсе!

— А? — усмехнулся Факми, глядя на растерянного Люлика. — Бабу-то не проведешь, баба — она сердцем чует.

— Я тебе не баба! — Нямня с чувством отдавила убийце ногу.

Тот взвыл и хотел было выстрелить, но удара кувалдой по стволу вполне хватило, чтобы пистолет красиво улетел в море и сказал там «буль». В полном недоумении Донт долго пялился вслед оружию, потом оглянулся на Лысюку, перевел взгляд на Люлика.

— Ты что, совсем дура, что ли? Как теперь доставать? — только и мог сказать убийца.

Не то чтобы очень опасались лишних глаз — малыш выбрал берег побезлюднее, — но как минимум один соглядатай все же имелся. Влас клялся, будто чувствует чей-то взгляд, поэтому на сушу выбрались в кромешной тьме.

— Блин, мы по такой темноте все ноги себе переломаем! — ругался Мумукин.

— Интересно, как это у нас получится, — задумался Сууркисат, — если мы едем верхом на малыше?

— Легко, — объяснил Тургений. — Он споткнется, упадет, мы полетим вверх тормашками и сломаем шеи.

— Ты говорил про ноги, — поправил Влас.

— Не ори на меня! — обиделся Мумукин. — Куда мы сейчас, когда не зги не видно?

— Никуда. Всем стоять на месте, не то стрелять буду.

— Очень смешно, — пробубнил Трефаил.

— Я сказал — стоять! — повторился требовательный голос.

Голос не был громким. Он обладал такими характеристиками, что «громкий» — это жалкий эвфемизм. Говоривший обладал легкими оперного певца, глоткой парового матюгальника и апломбом вертухая: ослушаться казалось кощунством. Влас встал как вкопанный.

— Везете ли вы товар, не указанный в декларации?

— Нет, — хором ответили диссиденты и Хольмарк с мальчиком.

— Утром проверю, — пообещал невидимый страж. — Всем спать немедленно!

Мальчик послушно опустился на землю, улегся ничком и действительно заснул.

— Я не понял, кто это тут раскомандовался? — полез в бутылку Мумукин, но Трефаил треснул товарища по затылку, поэтому пришлось согласиться. — Ладно, завтра посмотрим.

Утро началось весело. Сначала заорал Влас: в пальцы ему кто-то вставил сухие ветки и поджег их. Потом оказалось, что все четверо оказались вымазаны чем-то белым и липким, по вкусу и запаху идентифицированным как зубная паста. К тому же неизвестный шутник связал кеды Трефаила с мумукинскими кроссовками, и приятели долго не могли разобраться, почему Тургений падает, едва Сууркисат пытается сделать шаг, а разобравшись, едва не начистили друг другу личики, потому что Трефаил твердо уверовал, что шнурки связал Тургений, а Мумукин утверждал, что не делал этого, потому что спал.

Больше всех повезло астроному: его бороду кто-то заплел такими невообразимыми косичками, что распутать волосы не представлялось уже возможным.

— Где эта сволочь? — кипятился Тургений. — Где этот подонок, который тут выступал вчера? Я ему глаз высосу!

— Тихо! — приказал Влас.

— Какого хрена?!

— Цыц, говорю! — рассердился великан, и Мумукин нехотя замолчал.

Сквозь плеск волн доносился какой-то звук.

— Что это? — испуганно посмотрел на попутчиков Хольмарк. — Кто-то сопит в моей бороде!

Ничтоже сумняшеся Трефаил со словами «я тебя сейчас…» ухватил старика за бороду.

— Не бей батю! — Тургений бросился спасать астронома, но Влас ухватил его за шиворот и не дал потасовке начаться.

Меж тем Сууркисат и не думал бить Ванзайца. Удерживая бороду, Трефаил запустил в нее пальцы.

Тотчас вчерашний громовой голос потребовал:

— Руки прочь! Не нарушайте мою приватность!

Мумукин, которого Влас продолжал держать за шкирку, перестал трепыхаться и озадаченно поскреб затылок.

— Только говорящих вшей нам не хватало.

— Сам ты вошь! — обиделся голос, и Трефаил вытащил на свет крохотного — высотой со средний палец — рыжего человечка в пятнистом костюме.

— Прохердей Громыхайло, эсквайр, — отрекомендовался человечек, которого Сууркисат брезгливо держал двумя пальчиками.

— Кто-кто? Экс… крэкс… пэкс… — Мумукин, точно так же удерживаемый указательным и большим пальцами великана, вновь начал дергаться. — Малыш, отпусти.

— Драться не будешь? — насторожился Влас.

— Разве что самую малость, не до смерти, — пообещал Тургений.

Ощутив под ногами землю, он подошел к Трефаилу и попытался потрогать пленника, дабы убедиться в его реальности. Но не тут-то было: Громыхайло извернулся и цапнул Мумукина аж до крови.

— Ауй-йа! — заплясал мятежный диктор, размахивая прокушенным пальцем.

— Вот сволочь… — удивился Сууркисат.

— Не сволочь, а западло, — поправил человечек.

— А какая разница?

Прохердей подумал и согласился:

— Действительно, никакой.

Под угрозой немедленной расправы Громыхайле пришлось расплетать бороду астронома. Батя фыркал, ругался на старочукчанском и вообще выказывал явное неудовольствие контактом с человечком. Пока Прохердей возился, Трефаил вел допрос:

— До ближайшего населенного пункта далеко?

— Ты дурак, что ли? — пыхтел рыжий. — Прикинь разницу в росте: ты шаг сделаешь, а я — двадцать.

Логика в словах Громыхайлы присутствовала, но Трефаил почему-то не поверил.

— Ты хочешь сказать, что за все время пребывания на Хоркайдо ни разу не заглянул туда? — Сууркисат ткнул перстом на горизонт, где яростно дымил какой-то населенный пункт.

— Да я только вчера здесь оказался.

— А там?

— А там позавчера… — Прохердей еще немного покряхтел и вылез из бороды. — Готово!

Теперь борода топорщилась во все стороны и напоминала изрядно потрепанный жизнью ершик для чистки унитаза.

— Эй, верзила, руку подай! — потребовал Громыхайло.

Сууркисат протянул руку, но в этот момент карлик прыгнул куда-то вбок, а между ладонью Трефаила и бородой астронома образовалась электрическая дуга, грохнуло — и у жертв коварного карлика вырвалось: