Корабли времени - Стивен Бакстер Страница 47

Поезд тем временем двигался, оставив за собой Хаммерсмит и Фулем, неотвратимо приближаясь к Куполу, который был виден издалека. Как только глаза привыкли к сумеркам, уличные фонари стали намечать узнаваемый облик Лондона. Вот Кенсингтон Хай-Стрит промелькнула за окном, а вот — неужели Холланд-Парк [8]? — и так далее. Но, несмотря на знакомые приметы и вывески улиц, это был новый Лондон: Лондон вечной ночи, город, который никогда не радовало светлое летнее небо — и Лондон, который отрекся от солнца ради того, чтобы уцелеть, как сообщил мне Филби: бомбы и воздушные торпеды скатывались с массивной крыши, или взрывались в воздухе, не причиняя вреда Коббетовскому «Исполинскому наросту».

Всюду, говорил Филби, этот многолюдный город, утопавший в огнях, как сияющий бриллиант, был покрыт бетонной скорлупой.

Наш маршрут пролегал по узнаваемой старой сетке улиц. Поток пешеходов и велосипедистов сопровождал наше движение, но ни одного экипажа, конного или моторного, так и не попалось мне на глаза. Здесь были даже рикши! Легкие двуколки, влекомые потными костлявыми «кокни», проворно мелькали за вездесущими столбами, подпиравшими Купол.

Глядя на эти толпы из окна медленно проезжающего поезда, я вдруг ощутил, несмотря на всю эту деловитую озабоченность, уныние, отчаяние и разочарование, овладевшие народом. Повсюду были поникшие, осунувшиеся лица и лишь безрадостное упорство поддерживало жизнь в этих существах — моих соотечественниках.

При этом ни одного ребенка. Бонд в ответ сообщила, что все школы глубоко под землей, в подземных интернатах, пока родители отрабатывают смены на военных фабриках или на гигантских аэродромах, раскинувшихся по всему Лондону, в Бэлхеме, Хакни и Уэмбли. Возможно, власти поступили предусмотрительно — однако что такое городской пейзаж без детского смеха. Даже я, убежденный холостяк, был против того, чтобы держать детей в подземелье.

Вот так я снова очутился в мире, лишенном солнечного света, мире, в котором отрадно жить было разве что морлокам. Однако существа, построившие эти мрачные подземелья, были отнюдь не морлоками: это были представители моего вида, отказавшиеся от света ради сохранения жизни.

Повсюду я встречал свидетельства ужасов войны. На Кенсингтон Хай-Стрит увидели влачившегося по дороге парня, поддерживаемого сбоку тощей женщиной. Взгляд его блистал из впалых глазниц, губы сжались в тонкую полоску, лицо пошло бледными пятнами.

— Следы войны, — заметил мой взгляд Филби. — Типичный вид демобилизованного стрелка-пехотинца… Молодой гладиатор, чьи подвиги мы все обожаем, особенно когда «бормоталки» ревут о них на все улицы. А куда от них деться?

Он посмотрел на меня и положил высохшую старческую руку на плечо.

— Не думай, что я очерствел сердцем, старина. Я все тот же Филби, которого ты знаешь. Просто сейчас сердце должно быть железным, чтобы выдержать все то, что на нас свалилось.

Большинство старинных зданий Лондона уцелело, хотя от моих глаз не укрылось, что многие высотные сооружения были разрушены, чтобы воздвигали Купола. Воздвижения бетонного панциря. Интересно, подумалось мне, а как же колонна Нельсона? Новые здания были приземистыми и кургузыми. Осталось и несколько шрамов эпохи начала войны, еще до завершения строительства Купола. Пустые глазницы воронок зияли из земляных развалин, разобрать которые ни у кого уже не оставалось сил.

В высшей точке Купол достигал двухсот футов, укрывая собой Вестминстерское аббатство. В самом центре города несколько ярких лучей расплескалось по сводам Купола, заливая улицы светом. Из улиц и набережных выпирали монументальные колонны — словно десять тысяч бетонных Атласов поддерживали над собой крышу неба, превратив Лондон в грандиозный мавританский храм.

Удивительно, как известково-глиняное основание, на котором покоился Лондон, поддерживало над собой эту огромную перевернутую чашу. Что произойдет, если опоры уйдут в землю, унося с собой миллионы жизней? С тоской я подумал о грядущем веке Великих Строений — вот когда бы, казалось, сооружение подобного монументального купола стало обычным делом — при управлении силами гравитации.

И все же, несмотря ни на что, Купол производил впечатление. Во всяком случае мне это монументальное сооружение, воздвигнутое на лондонской, сырой и расползающейся почве, казалось превыше всех чудес техники, которые попались мне на глаза в 657 208 году!

Очевидно, наше путешествие подходило к концу: поезд шел с такой скоростью, что едва успевал обгонять пешеходов. Я заметил несколько открытых магазинов, худо-бедно освещенными витринами, в которые смотрели разряженные манекены, и продавцы, бросающие взоры сквозь заклеенные бумажными крестами стекла. Остатки былой лондонской роскоши и шика производили жалкое впечатление.

Вагон замер.

— Приехали, — сказала Бонд. — Это Кэннинг-Гейт, всего несколько минут пешком до Имперского Колледжа.

Олдфилд распахнул перед нами дверь с отчетливым хлопком разгерметизации — давление воздуха внутри Купола оказалось выше — и уличный шум тут же хлынул на нас. На глаза мне попалось несколько пехотинцев в пятнистой униформе, поджидавших нас на платформе.

Схватив напоследок газовую маску, я выбрался под сень лондонского Купола.

— Какой жуткий шум! — таким было мое первое впечатление, сказал я, сразу оглушенный уличным шумом. Грандиозный склеп, под сводами которого собрались шум трамваев, гомон толп, и прочие звуки эхом слетали вниз. Здесь было еще хуже, чем в «Рэглане». Густой бульон запахов, не все из которых вызывали восторг, овладел обонянием: ароматы многочисленных кухонь, производственного озона, пара и машинного масла встретились здесь и смешались с миллионом выдохов с запахом миллионов дыханий и пота в замкнутом пространстве.

Фонарей явно не хватало для иллюминации города для подсветки улиц, но достаточно, чтобы разглядеть очертания города. Лондон походил на город в ожидании вечерней зари, еще до возжигания газовых фонарей. Над фонарями промелькнуло несколько сизых теней, Филби сказал, что это те самые городские голуби. Смешавшиеся с колониями летучих мышей, тоже нашедших себе приют под мрачными сводами Купола и уже снискавших себе не самую лучшую репутацию среди горожан.

В северном направлении мелькали лучи рекламы или какого-то зрелища. Оттуда доносилось многократно усиленное эхо. Филби назвал это «Бормоталками» или «Бормотанками» — нечто вроде кинематографа — но из такой дали не удалось ознакомиться с этим явлением подробнее.

Новые блестящие рельсы, по которым мы приехали сюда, были проложены в старом дорожном покрытии Кэннинг-Плейс. Все свидетельствовало о крайней спешке при сооружении.

Солдаты взяли нас в оцепление, замкнувшись стройным каре вытянутой ромбовидной формы, словно стрелка компаса, указующая направление, и мы отправились, как она велела, сквозь Кэннинг-Плейс к Глостер-Роуд. Моисей держался напряженно. В его пижонском наряде, и я почувствовал укол вины, что из-за меня он попал в этот жестокий мир металлических эполет и газовых масок.