Дело Джен, или Эйра немилосердия - Джаспер Ффорде Страница 47

— Он никогда об этом не говорил. Как по-твоему, если бы ты завел интрижку с женщиной, которая умерла больше ста лет назад, ты рассказал бы об этом своей жене?

— А обо мне?

— А что — о тебе?

— Он обо мне когда-нибудь упоминал?

Я покачала головой, и Джоффи надолго замолчал. Обычно за ним задумчивости не водилось.

— Мне кажется, он хотел бы, чтобы на месте Антона в той атаке оказался я. Ант всегда был его любимчиком.

— Не глупи, Джоффи. А даже если и так — хотя это неправда, — тут уж никто ничего не смог бы поделать. Ант погиб, скончался. Умер. Даже если бы ты остался там, давай уж скажем напрямую, полковые капелланы военную политику не определяют.

— Тогда почему папа ни разу не пришел навестить меня?

Я пожала плечами.

— Не знаю. Может, из-за Хроностражи. Он редко приходит ко мне не по делу — и всегда не больше чем на пару минут.

Джоффи кивнул и спросил:

— Ты в Лондоне посещала церковь, сестренка?

— У меня просто времени не было, Джоф.

— Мы сами распоряжаемся временем, сестра.

Я вздохнула. Он был прав.

— После той атаки я утратила веру. У Сети есть свои капелланы, но я перестала ощущать, что верю.

— Крым отнял у нас слишком много, — тихо сказал Джоффи. — Возможно, потому нам и приходится трудиться вдвое больше, чтобы удержать в себе то, что осталось. Даже я не остался равнодушен к упоению в бою. Когда я впервые попал на полуостров, я был восхищен войной — я чувствовал, как национальная гордость коварно окрыляет меня и опровергает все доводы разума. Пока я находился там, я жаждал, чтоб мы победили, жаждал убивать врагов. Я наслаждался боевой славой и чувством товарищества, которое возникает только перед лицом смерти. Нет уз крепче тех, что куются в битве, нет друзей ближе, чем те, кто сражался плечом к плечу с тобой.

Джоффи внезапно стал похож на человека — наверное, именно таким видят его прихожане.

— Лишь потом я понял, как чудовищно мы заблуждаемся. Очень скоро я перестал видеть разницу между англичанином, русским, французом, турком… Я так и заявил, и меня выслали с фронта за несоответствие. Мой епископ сказал: не мое дело — судить военные ошибки, мое дело — следить за душевным спокойствием мужчин и женщин.

— Потому ты и вернулся в Англию?

— Потому я и вернулся в Англию.

— Знаешь, ты не прав, — сказала я ему.

— В чем?

— В том, что косишь под бесхребетника. Слышал, что полковник Фелпс в городе?

— Да. Задница. Надо его отравить. Я выступаю против него в качестве «голоса разума». Присоединишься ко мне?

— He знаю, Джоф. Правда, не знаю, — сказала я, глядя в чашку.

Он предложил мне овсяное печенье-«валентинку», я отказалась.

— Мама ведь хорошо присматривает за кенотафом, правда? — Мне отчаянно хотелось сменить тему.

— Э, нет, Доктор, это не она. Она не в силах подойти к надгробию, даже если ей хватает духу войти в кладбищенские ворота.

— Тогда кто?

— Да Лондэн, конечно же. Он что, так тебе и не сказал?

Я выпрямилась.

— Нет. Нет, не сказал…

— Может, он и написал дерьмовую книгу и вообще туповат, но он был Анту хорошим другом.

— А его свидетельство заклеймило Антона навеки!

Джоффи поставил свою чашку и, наклонившись ко мне, понизил голос до шепота:

— Дорогая сестренка, я знаю, это истасканная фразочка, но она все равно верна: первой жертвой войны всегда становится правда. Лондэн попытался рассказать ее. Не думай, что ему не было больно, — куда легче было бы солгать и обелить имя Анта. Но маленькая ложь всегда порождает большую. Военщина вряд ли может позволить себе большее вранье, чем уже породила. Лондэн знал об этом, и наш Антон, думаю, тоже.

Я задумчиво посмотрела на брата. Я не знала, как оправдаться перед Лондэном, но надеялась, что придумаю что-нибудь. Десять лет назад он просил меня выйти за него замуж, как раз перед тем, как выступил в трибунале. Я обвинила его в том, что он хотел завладеть моей рукой нечестным путем, зная, как я отреагирую на его показания. И бросила Лондэна через неделю.

— Думаю, мне надо позвонить ему.

Джоффи улыбнулся.

— Да уж, лучше позвони ему, Доктор Зло.