Львиная охота - Александр Щеголев Страница 47

Приветственная надпись на отеле в очередной раз обновилась. Приятный вечер закончился безвозвратно, теперь горело слово: «НОЧЬ». Просто — ночь, без лишних эпитетов. «И только ночь ему подруга, и только нож ему господь…» Спокойно пересечь холл мне не позволили: лифт спустился с небес, едва я появился в дверях; и чавкнули створки, вываливая наружу Инну Ведовато. Странным зигзагом мой бывший шеф двинул ко мне, целенаправленно смыкая наши траектории. Галстук торчал у него из кармана брюк, белая шелковая рубашка, расстегнутая до пупа, хранила отчетливые следы падения, а по пятнам на его одежде можно было составить примерное представление о том, что высокопоставленные сотрудники Службы Контроля едят на ужин. Все это было так странно, что я остановился.

— Жилов, я тебя любил, — произнес Инна и закашлялся. — Как сына.

Удушливая волна ударила мне в нос. Инна был пьян. Он был пьян до непотребства, я никогда его таким не видел, а я всяким его видел: голым, небритым и даже без очков.

Вот и сейчас он сжимал очки в левой руке, нелепо взмахивая ими, как эквилибрист противовесом.

— Да, я мерзок! — объявил Инна с вызовом. — Зато ты, Жилов, страшен. Это комплимент, детка.

— Что стряслось? — спросил я по возможности терпеливо. И прибавил мысленно: «Папа…»

— Я знаю, ты с ней уже встречался. Ты приехал сюда из-за нее, правда? Не надо лгать, детка, лучше помолчи. Я тебе кое-что расскажу про эту красотку…

Он все пытался посмотреть мне в глаза, но каждый раз промахивался. Взгляд его неудержимо тянуло к земле.

— В четырнадцать лет она победила на школьной олимпиаде по основам звездоплавания, заняла первое место на Апеннинах. Добилась права поехать в Москву, на европейский сбор. Но сначала нужно было пройти медкомиссию, иначе ее не включили бы в команду. И тут выяснилось, что четырнадцатилетняя девочка беременна…

Инна снова закашлялся. Только это был не кашель. Вот этого мне как раз и не хватало, озабоченно подумал я, озираясь. Что делать, если ему срочно приспичит опорожнить желудок? Где тут ближайшая опорожниловка? И как, черт его побери, он умудрился так назюзюкаться, если весь алкоголь в здешних барах — ненастоящий, бутафорский? У него что, тоже нашлись друзья из уродцев? Инна совладал с собой.

— Девочка была беременна, Жилов, — с горечью сказал он. — Олимпиада сорвалась, но я о другом. Мать у нее к тому времени померла, а отец у нее был дурак, настоящий старый дурак, вот в чем суть. Я ненавижу его, Жилов, если б ты знал, как я его ненавижу… Чтобы избежать позора, отец устроил своей малышке тайные роды. Некоторое время мальчик рос у чужих людей, но очень недолго, потому что в итоге этот старый болван отправил внука в детский комплекс, как можно дальше от собственной дочери… Ты хоть что-нибудь понял, Жилов?

— Кто отец ребенка? — спросил я, стараясь дышать в сторону.

— Девчонка не призналась. Не о том ты спрашиваешь, деточка.

— Зачем вы так нагрузились, шеф? — спросил я о том.

— Так нужно, — строго сказал Инна.

— А водочкой где разжились?

Он водрузил очки на багровый нос и погрозил мне пальцем. Я дернулся было, чтобы подхватить пожилого человека, но равновесие он удержал сам — при помощи апельсинового дерева.

— Взял из конфиската. И не один «товарищ» (это слово он выговорил с хищным сарказмом) не посмел возразить.

Они тебя просто пожалели, усмехнулся я.

— А ты, детка, никогда не отличался уважением к начальству, — продолжал Инна. — И правильно делал. Но все-таки окажи мне последнюю в этой жизни услугу. Когда ты с ней снова встретишься, а ты обязательно с ней встретишься, передай ей, что ее сын сбежал из интерната. Неделю назад. И до сих пор не нашелся. Может, хотя бы тогда эта кукушка задумается, что же она такое вытворяет.

— Всё? — осведомился я. — Разрешите выполнять?

Блуждающий взгляд пьяного наконец нашел мое лицо.

— Знаешь, почему маленький человечек сорвался в бега? Кто-то ему сообщил, что отец его работает в Космическом Реестре и что зовут этого человека — Рэй. Как ты понимаешь, Жилов, это ложь! Это даже не смешно, это бред, просто бред… — Инна повернулся и героическим усилием послал свое тучное тело прочь.

Помочь ему дойти, с сомнением подумал я. Опять сверзится ненароком… Хотя, так ли уж Инна пьян, каким хотел казаться? Связная компактная речь на фоне двигательной разбалансировки. Не переигрывал ли? Был продуманно растрепан и неопрятен. Что он на самом деле сказал мне своей эксцентричной вылазкой? Очевидно, то, что и вправду ждал моего возвращения. Показал мне себя сразу, как я вошел в отель. Зачем? Чтобы предупредить: за тобой наблюдают, Жилов, какие бы обещания тебе не давали, какими бы словами об офицерской чести тебя не кормили. Ты что, Жилов, нашего Эдгара не знаешь, вот что пытался сказать мне Инна. Ты клоун, Жилов, на арене цирка под лучами прожекторов, маленький и смешной, развлекаешь молчаливых скучающих зрителей, и если мы не вмешались у школы и у антикваров, то оттого лишь, что рано было раскрывать себя…

Он скрылся в кабине лифта, а я остался в холле. Появление бывшего шефа прекрасным образом подтвердило мои опасения, и тогда я отправился к бару, потому что ничего другого я сделать в этой ситуации не мог. Единственное, что я мог, это сесть и подумать. Сесть и подумать… Инна ведь спас тогда будущего писателя Жилова: только благодаря ему меня не отдали под суд. Ограничились пинком под зад и полным поражением в агентских правах. Из Службы Контроля меня вышвырнули вовсе не за участие в путче против законной власти, как можно было предположить, и что сам я, положа руку на сердце, ставил себе в вину. Дело в другом. Я давал подписку, когда устраивался на оперативную работу: первая форма секретности, допуск — три креста. А чем была моя книга, если взглянуть на нее с формальной точки зрения? Разглашением секретной информации, доступ к которой получен по службе. И сотрудника Жилова непременно б отдали под суд, с них сталось бы, если б вдруг не выяснилось, что его учетная карточка пропала из нулевого отдела — вместе с подпиской. Спасибо тебе, старый буквоед. Жилов знает, кто и как эту диверсию организовал. Может и впрямь не стоило называть твое имя в той злосчастной книге, может не зря ты обиделся на излишне принципиального литератора?