Выстоять. Буря над Тереком - Борис Громов Страница 47

— Ну, хорошо, просчитали вы меня, — подаю я голос после некоторых раздумий. — Но зачем было на меня такую охоту устраивать? Вон, на колонну напали, кучу людей потеряли, и что, лишь для того, чтобы на меня поглядеть?

— Не льсти себе, — обнажает белоснежные зубы в улыбке Кылыч. — Колонну «закрыли» вовсе не из-за тебя. О том, что ты там, мы вообще не знали. Но так удачно получилось, что командовавший засадой офицер знал и о моем к тебе интересе, и о том, как ты выглядишь. Да-да, фотографию твою с удостоверения я тоже раздобыл…

Ничего себе! Какой осведомленный у господина полковника «крот»! Эх, блин, добраться бы до Исмагилова с такой-то информацией, наверняка не так уж много народу к моему новому личному делу доступ имело. Но Олег далеко, и добраться до него — та еще задачка.

— Пусть так, все равно, этот самый лейтенант обо мне знал. И имел приказ, если встретит, брать живым. Кстати, чем это он меня так приласкал?

— Обычный спецбоеприпас для полицейского помпового дробовика. Контейнер с песком, такими еще дверные замки выбивают. Слыхал?

— Приходилось, — согласно киваю я, морщась и легонько потирая левый висок. — Ладно, вернемся к тому, с чего начали. Зачем это все? Неужели для того, чтобы вы со мною тут немного побеседовали?

Благодушная улыбка исчезает с лица полковника, и он становится серьезным.

— Не только, господин лейтенант, не только. Специалистами такого уровня у нас разбрасываться не принято.

— В каком смысле? Что, вербовать будете?

— Скажем так, — Кылыч снова подкручивает свой ус. — Предлагать сотрудничество. Не буду скрывать, хорошему профессионалу нашего с тобою профиля применение всегда найдется. Даже если не на передовой, то в учебном центре. Убитый тобою под Ведено американский морпех — далеко не единственный иностранец в нашей армии. И до ядерной войны в Турции были американские военные, которые потом присоединились к нам, да и в Грузии, когда стало ясно, что тамошние вояки годятся разве что на смазку для траков наших танков, очень многие иностранные инструктора, обучавшие грузин, быстро сделали правильный выбор. Нет, не все, конечно. Были и те, что против нас воевал.

Полковник взглядом указал на висевшие на стене американские карабины.

— Но вот закончилось все для них плачевно…

— Нет, что-то не хочется мне под зеленые знамена Пророка вставать…

— Какие знамена? Какого Пророка? — турок саркастически морщится. — Я тебя умоляю! Не стоит нас равнять с местными дикарями. Турция — светское государство. Заметь, самое сильное из ныне существующих. С мощной армией, развитой промышленностью и Целью.

Последнее слово он прямо-таки выделил голосом, чтобы я понял, что речь идет именно о Цели с большой буквы.

— И что же это за Цель?

— Великий Туран, — с пафосом отвечает он. — Огромная и великая держава, которая сплотит и объединит все тюркские народы, пережившие катастрофу, и поведет их в светлое будущее.

Ой, блин, как все, оказывается, запущено! Тут, оказывается, буйным цветом национализм на грани фашизма…

— Слышал-слышал, пантюркизм, Великий Туран, «Серые волки»… [54]

— Надо же, действительно слышал, — удивленно приподнимает бровь Кылыч. — Признаюсь, ты меня снова удивил!

— Ну, а как быть нетюркским народам? Они каким-то образом в вашу великую державу вписываются?

— А им останется либо признать свою подчиненную роль, либо освободить жизненное пространство для других.

Угу, зашибись, то есть — либо в рабский барак, либо в компостную яму. Шикарный выбор!

— А если не захотят?

— Послушай, Михаил, — впервые с начала разговора полковник называет меня по имени. — Ты же военный человек. Так зачем ломаешь эту комедию? Те, кто не захотят, — исчезнут. Историю в школе учил?

Я киваю.

— Про судьбу Римской империи помнишь? Те тоже были сильные и могучие, сами утопали в роскоши, а всех вокруг обдирали… Чем закончилось? Что характерно: и для второго, и для третьего Рима все кончилось тем же самым. Одни воспоминания остались. И что забавно, у вас же, у русских, поговорка была: «Москва — третий Рим, а четвертому — не бывать». Вот тут я полностью согласен. Хватит! Именно вы, христиане, обвиняли мусульман во всех грехах, и все лишь для того, чтобы прибрать к рукам бесплатно то, что принадлежало нам. Вы жирели, когда у нас дети от голода умирали. А потом, как помойные псы, перегрызлись и перебили друг друга, и чуть не угробили весь мир, просто так, за компанию. И после этого мы должны с вами церемониться? Да с чего бы это?! Но, повторюсь, мы — не дикари и не фанатики. Если есть люди, способные принести пользу, то убивать их — неразумно. И мне кажется, что ты вполне можешь стать одним из таких людей. Согласишься — и тебя уже завтра отправят на нашу базу в Эрзерум. Врать не буду, сначала за тобою будут приглядывать. Но потом, если сможешь заслужить доверие… Опять же, я не предлагаю тебе, как ныне покойному сержанту Броуди, должность командира диверсионного отряда. Тебе не придется лично убивать своих соотечественников. Ты будешь инструктором, тренером, учителем, если на то пошло.

— Ну, да. Я в своих друзей стрелять не буду, это за меня мои ученики сделают. Так выходит? — хмуро бросаю я.

— И что? — искренне удивляется Кылыч. — Если я все правильно помню, то ваш конструктор Михаил Калашников не очень-то переживал из-за того, что из его автомата убивают людей по всему миру. Он хорошо делал свое дело, а все остальное — не его проблемы.

Вот ведь задачка… И как теперь быть? Соглашаться, а потом при первой же возможности — «на рывок»? Так далеко не факт, что такая возможность в дороге появится. А из Эрзерума сбежать — вообще из области фантастики. Местности не знаю, языка не знаю, ни оружия, ни еды… Короче, такие варианты даже в кино и в книжках не прокатывают. Попробовать время потянуть?

— А время на размышления у меня есть?

— Минут пять дам, — с невозмутимым лицом отзывается полковник.

Вот скотина! Мысли, словно белки в колесе, вихрем носятся в голове. Нет, соглашаться нельзя. А если откажешься, то, скорее всего, шлепнут тебя, Михаил Николаич, у ближайшей подходящей стенки или вообще в Ведено отдадут. То-то там народец рад будет. Твою ж маму! Одна остается надежда, что Эли про меня не забудет. А иначе — точно крышка. Почему-то вспоминается фраза Владимира Высоцкого из древнего, виденного еще в детстве, фильма «Интервенция»: «Сигарету можно взять, а вот от жизни придется отказаться». Поднимаю глаза на замершего в ожидании полковника.