Ловцы душ - Яцек Пекара Страница 46

– Нет, это ты послушай, – прервал он меня. – Я хочу свою жрицу и хочу, чтобы она наконец-то провела ритуал. А ты ничем не можешь мне угрожать, потому что ты – только отражение в зеркале.

И это было правдой. У Стража не было физического тела, поэтому он мог сколько угодно надо мной насмехаться. Я был уверен, что святолюбивые монахи из монастыря Амшилас совладали бы с этой проблемой, но я был всего лишь простым инквизитором, не имеющим ни малейшего понятия, как принудить к послушанию отражение в зеркале.

– Твою жрицу… Ах!

Теперь я знал наверняка, что речь шла об Анне Хоффентоллер. Значит, она восстала против своего прапрадеда и желала снять последствия заклинания, которое тот наложил. Черная магия против черной магии.

О да, здесь наверняка не хватало инквизитора!

Я приблизился и притронулся к раме. Это зеркало было обычным, а не магическим предметом, красивым и, должно быть, достаточно ценным. На него наложили некое заклинание, но оное можно было наложить и на стену или шкаф.

– Ну и что ты надумал? – свысока спросил меня демон.

Я снова отошел на несколько шагов.

– До свидания, – сказал и метнул тарелку прямо в зеркало.

Стекло со стоном раскололось на десятки кусков. Девушки испуганно пискнули.

– Нет, нет! – услышал я.

Я оглянулся. Самая старшая смотрела на меня с упреком и отвращением.

– Он был такой добрый, такой милый…

– Обещал нам, что мы будем счастливы! – крикнула другая.

– А ты его убил! – в голосе третьей слышалась ненависть.

Правильно ли я сделал? Может, стоило просто забрать девушек, а потом люди, присланные в замок маркграфа, тщательно исследовали бы зеркало?

Вот только я знал, что демона там уже не будет. Зеркало – просто окно, сквозь которое он видел наш мир и осматривал приготовленные ему дары. И что помешало бы ему отойти от окна? И уж конечно, я его не убил. Демоны не гибнут так просто. Но окно я предпочел уничтожить, чтобы сквозь него к нам не проникла какая-нибудь неожиданность. А если речь о заклятии, которое окно отворило, то у Анны Хоффентоллер будет достаточно времени и возможностей подробно ответить на заданные ей вопросы. И чем быстрее и точнее она будет отвечать, тем меньше станет страдать.

По крайней мере, так ей пообещают…

Итак, девушки спасены, а провести демонические ритуалы теперь невозможно. Конечно, я не мог сразу же освободить девиц. Будет лучше, если до поры они останутся в этой чудесной комнатке – пока замок Ройтенбаха не станет безопасным местом.

Я решил, что близнецы будут охранять подвалы, а мы с Курносом отправимся в спальню маркграфа, чтобы арестовать его и Анну. И я полагал, что, как и в большинстве случаев, достаточно будет арестовать главного, воззвать к доверию Святому Официуму, пригрозить наказанием за сопротивление и пообещать награду за помощь, чтобы все принялись покорно исполнять мои приказы. Ибо охранять меня должна была не сила оружия, но уважение к моей профессии. Все знали, что поговорка: «Когда гибнет инквизитор, черные плащи пускаются в пляс» – более чем правдива. За смерть инквизитора отвечали не только виновные, не только их ближайшее окружение, но и семьи. Их друзья. Их знакомые. Их соседи. Поэтому инквизиторов убивали редко, разве что от ненависти люди уже вовсе не понимали, что творят. Из собственного опыта я знал, что такое случается нечасто. Сопротивляться склонны лишь безумцы или истинные еретики, знающие, что их ничто уже не спасет от узилища и допросов. Или – порой – сильные сеньоры, считающие, что их спасут связи при императорском, папском либо епископском дворе. Зато всякий, кто чувствовал в себе хотя бы зерно невиновности, жаждал убедить представителей Святого Официума, что это зерно – на самом деле неподъемный валун. «Я ничего не знаю», «я всего лишь исполнял приказы», «меня заставили», «наверное, меня очаровали»… всякий старался использовать эти аргументы. Но стоило встать против инквизитора с мечом в руках – и ни одно из этих объяснений уже не даст тебе и тени защиты. Сопротивление Инквизиториуму можно сравнить с борьбой с приливом. Даже если первая волна маленькая, ты должен понимать, что в конце придет куда большая – и захлестнет тебя с головой. А моим делом было убедить людей, что стоит покориться и первой волне.

– Пойдем, – приказал я Курносу.

Я снова повелел Мартину вести нас, и мы, ни с кем не встретившись по дороге, добрались до спальни маркграфа.

В коридоре на лавке сидели двое молодых охранников. Как и прежде, я задал себе вопрос: всегда ли их обязанностью было стеречь комнату – или они получили это задание из-за моего присутствия. Оба дремали, опершись головами о стену. Когда мы приблизились, я заметил, что Курнос вынимает нож.

– Не убивать! – прошипел я ему.

Сам же схватил одного из стражей за волосы и стукнул о стену. Тот даже не пискнул.

– И какое слово в приказе «не убивать» ты не понял? – спросил я миг спустя, глядя на рану в горле того, кем должен был заняться Курнос. Кровь из перерезанной артерии брызгала на пол.

– Да оно как-то само, – буркнул мой товарищ. – Пока то, пока се…

Я знал, что Курнос хотел его убить. Знал, что он сознательно ослушался приказа. Вот только было не время и не место, чтобы учить подчиненных дисциплине. Да и что б мне с ним делать? Ругать перед дверьми спальни маркграфа? Поэтому я только похлопал Курноса по плечу.

– Будь осторожней в будущем, мой мальчик, – сказал ему. – Очень тебя прошу.

– Как скажешь, Мордимер, – ответил он.

Я подозревал, что Курнос главным признаком силы и власти считал возможность отобрать у кого-нибудь жизнь. И время от времени ему приходилось давать волю своим чувствам. Но ведь нет ничего более обманчивого, милые мои! Признак силы и власти – это возможность дарить кому-нибудь жизнь или даже сделать так, чтобы несостоявшаяся жертва даже понятия не имела, кому и чем она обязана. Ибо сложнее всего победить в молчании и радоваться этой победе в полной тайне.

Конечно, я здесь не имею в виду инквизиторские дела: целью наших поступков всегда является спасение. Опорожнить кубок скисшего вина и наполнить его водою спасения. Такими кубками были еретики, богохульники и отступники, а мы, в поте лица своего и презрев мнение черни, находили наивысшую радость в том, чтобы уста закоренелого противника веры начинали искренне и с радостью славить Господа. Самого прославления добиться довольно просто, а вот над искренностью произносимых слов следует изрядно потрудиться…

Я надеялся, что маркграф не закрыл двери на засов, поскольку это были воистину мощные створки. Не думаю, что мы сумели бы их выбить без помощи топоров, а то и тарана. А я не намеревался прибегать к штурму. Хотел провернуть все чисто и спокойно. Чисто уже не получилось, учитывая, что мы стояли в луже крови, вытекавшей из перерезанного горла стражника, но, по крайней мере, мы могли попытаться соблюсти тишину. Я легонько нажал на ручку. Если не уступит моему напору, придется ждать, пока Ройтенбах сам не отворит дверь – или чтобы выйти из комнаты, или требуя принести вино и еду.