Последний владыка - Анна Варенберг Страница 45

— Бредит. Ни звука не разберу, и язык вроде какой‑то не наш.

— Айцуко, — выдохнул Джош, и это было единственным, что Тревер понял.

— Твоя подружка, да? Она была здесь, — поспешно произнес меркурианец, вспомнив о медальоне и вкладывая его в руку Джошуа. — Вот, она просила, чтобы я отдал это тебе.

Пальцы его двойника сомкнулись, сжав маленькую золотую вещь. И тут же широко распахнутые глаза Джошуа вдруг вспыхнули нездешним зеленоватым огнем. Он резко сел, и вокруг его головы и кистей рук заплясали язычки сине — зеленого пламени, но не обжигающего, а словно имеющего совсем иную природу, чем огонь в обычном представлении — как молнии, вырывающиеся из чрева грозы на огромной высоте в горах. Тревер понял, что неверно подобрал слово — не «огонь» это был, а свет, все усиливающийся и становящийся таким нестерпимо ярким, что смотреть на него сделалось невозможно. Тревер невольно отшатнулся, прикрывая рукой глаза. Джош продолжал что‑то говорить, быстро и громко, но по — прежнему это не были слова ни одного из знакомых меркурианцу языков.

— Это наш язык, — произнесла Одо. — Древние дайоны говорили на нем.

— Ты его понимаешь?

— Не все. Дед учил меня немного, но я знаю только некоторые простые слова. Боги… далекий смех… нет, далекая радость… любовь…

Лицо Джоша выражало сейчас какой‑то немыслимый, невероятный восторг, как будто он воочию видел нечто, недоступное обычному человеческому взору, и говорил с кем‑то, остававшимся незримым для Тревера и Одо. Назвать это его состояние «бредом» не повернулся бы язык и у самого циничного человека. Тревер много успел повидать на своем веку и нередко думал, что его едва ли можно чем‑то удивить и потрясти, но то, что происходило сейчас, вырывалось за рамки всех его представлений. Всем существом он ощущал, что это, возможно, один из самых важных моментов не только в жизни Джоша, но и в его собственной.

Невероятное действо длилось, наверное, всего несколько минут. Потом свет постепенно стал угасать, последние всполохи его метнулись по телу Джоша, но вот прекратилось и это мерцание. Джошуа вновь откинулся на постель и лежал неподвижно, однако его дыхание было теперь спокойным и ровным. Тревер решился прикоснуться к его руке. Она оказалась совершенно нормальной температуры, и только пульс бился еще слишком учащенно, как после долгого быстрого бега или огромного напряжения сил, а пальцы продолжали сжимать медальон Айцуко.

— Ты что‑нибудь понимаешь, Одо?.

— Никогда такого не видела. Но мой дед сказал бы… назвал бы это таинством.

— Довольно точно. И мне кажется, что бы это ни было, ему оно не повредило, верно? Хотя было похоже на настоящую ионную бурю в миниатюре.

Джош снова открыл глаза, на этот раз его взгляд был удивленным, но вполне осмысленным.

— Тревер?

— Ну, слава Богу, очухался. Лежи, лежи. У тебя болит что‑нибудь?

— Нет, только голова кружится, — пожаловался Джош. — И я хочу есть. Я что, спал? Сколько времени?

— Хм, спал… не то чтобы… ты не помнишь, что с тобой было? — Тревер бросил взгляд на электронные часы, но время определить не смог. Вместо пульсирующих цифр — сплошная чернота. — Часы встали, — сказал он, пожимая плечами. — Но сейчас, должно быть, поздний вечер, — за окном сгущались сумерки, он лишь тут заметил, что они втроем находятся почти в темноте. Флюоресцентные лампы, обычно зажигавшиеся, реагируя на изменения света, бездействовали, как будто все разом перегорели. Более того! Олабар, правда, не был одним из тех городов, что залиты по ночам морем огней, но все‑таки электричество в нем имелось, а сейчас за окнами не светилось вообще ничего — город погружался в полную, первобытную ночную тьму.

— О нет, — пробормотал Тревер, понимая, что случилось еще нечто неординарное и, скорее всего, с отрицательным знаком. — Кажется, у нас проблемы. Пойду гляну, что за дрянь творится.

Примерно через полчаса (точнее он определить не смог) Тревер убедился в том, что сбываются его худшие предположения. Ни один прибор больше не работал, и неудивительно — не функционировали ни центральный, ни автономный генератор. Концы проводов выглядели оплавленными. Связь как внутри Олабара, так и с иными городами и поясами Меркурия, планетами и системами Галактики, отсутствовала полностью, в передающих устройствах не было даже шума и треска помех — только тишина, все равно что приложить к уху обычную столовую ложку и пытаться по ней разговаривать. Честно говоря, особенной паники у Тревера эти обстоятельства не вызвали, он умел выживать и в условиях гораздо худших, в пустынях и среди полудиких племен, да мало ли куда ни заносила его судьба! Джош тоже, видя, что он относительно спокоен, пребывал скорее в недоумении и даже каком‑то возбужденно — приподнятом настроении, какое бывает у детей, сговорившихся поиграть в прятки в темноте. Кстати, о том, что с ним недавно творилось, он явно не помнил, но обсуждать с ним это прямо сейчас Тревер не мог.

— Что мы теперь будем делать? — спросил Джош. — Ты знаешь?

— Нет. Любую неисправность можно устранить, только понимая ее причину, а я пока не представляю себе, что именно произошло. Одо, — позвал он, но дайонка не отозвалась.

— Она к Фрэнку пошла, — сказал Джошуа. — Пока ты выяснял, что случилось, Одо…

— И ты ее отпустил?!.. Ах, черт, — воскликнул Тревер.

— Ты мне не говорил, что ее нельзя отпускать!

— Конечно, мать твою, я же не могу все предусмотреть! Ты сам‑то должен хоть немного думать или нет?! Ладно, пошли.

Тревер чувствовал, что его тревога усиливается, и дело здесь не в уже свершившемся факте необъяснимого отключения связи и электричества, и даже не в исчезновении маленькой дайонки, а в какой‑то странной, зловещей тишине, точно перед грозой. Эта тишина казалась густой, плотной и почти физически ощутимой. Откуда‑то снизу, будто из самого чрева Меркурия, возник глухой ровный гул и все более ощутимая вибрация, от которой задребезжали стекла. Пол встревоженно заворочался под ногами.

— Землетрясение, — Тревер сокрушенно покачал головой. — Вот теперь мы по уши в дерьме, приятель. И можно бы хуже, да некуда.

… — И Тот, кому надлежит явиться в назначенный срок, грядет в свете молний, сопровождаемый великими знамениями, чтобы увести преданных в свое царство…

Знакомые слова доносились как будто издалека. Сегодня они не трогали его так, как раньше. Он ощущал рядом с собою пустоту вместо Айцуко, которая на протяжении нескольких лет стояла здесь, восторженно глядя на жреца и, старательно шевеля губами, повторяла за ним. Рэсс представил себе ее вдохновенное лицо, освещаемое маленьким факелом, который девушка сжимала в руке, — точно таким же, как у него и у остальных людей, посещавших собрания «Возвращения». А сейчас Айцуко здесь нет, и ее голова и сердце заняты каким‑то чужаком…

Рэсс не хотел себе в этом признаваться, но он ревновал ее к Нерожденному. Айцуко принадлежала к числу самых фанатичных членов «Возвращения». Она откровенно не любила чужаков, считая их виновными в гибели своих родителей, и бесстрашно пробиралась туда, где находилась всевозможная техника. Ей достаточно было положить руки на компьютер, чтобы тот превратился в бесполезную груду железа. Идея «роя» также была ей очень близка, и Айцуко без труда находила прямую связь между описанными в древних книгах пророчествами и нынешним положением дел в Чаше. Но она и раньше ни во что не верила слепо и безоглядно. Задавала массу вопросов, выстраивала собственные версии, никому не подчинялась, заявляя жрецам, что служит Нерожденному, а посредники ей ни к чему.