Возвращение «Пионера» - Шамиль Идиатуллин Страница 45

Мысли были мерзотными, зато они отвлекли меня от рева, от лиц Фаи и бабушки, с которыми я ведь толком и не попрощался, от фотки мамы и папы, которой, видимо, не сохранилось, от всего, что заставляло снова колотить себя по коленкам и с ненавистью вцепляться в волосы, чтобы побольнее. Я отвлекся. Я пришел в себя. Я спустил воду в унитазе, свернул и бережно убрал в карман письмо, несколько раз вымыл холодной водой морду и пошел жрать мороженое.

Мы купили три ведра – настоящих, поздоровее детских ведерок из песочницы, самые большие порции – ванильного, шоколадного и клубничного мороженого. Стоили они, конечно, не двадцать копеек, копеек тут почти не осталось, рублей тоже, сплошные тысячи. Но и не слишком дорого. Я спросил у Дениса, какая сейчас зарплата у рабочего и инженера. Он почему-то ухмыльнулся, запнулся, но суммы назвал – и получалось, что даже рабочий может покупать хоть пять таких ведер в день. Так что три мы легко можем себе позволить.

Я попробовал помаленьку из каждого ведра, выбрал, удивившись себе, не шоколадное, а ванильное и дважды заорал экипажу, что можно присоединиться, пока я в однёху все не сожрал. Экипаж пялился в разложенные на диване экраны, переползая от одного к другому. Важный такой.

Я решил сдохнуть – если не от удовольствия, так от ангины – в гордом одиночестве и принялся бродить из угла в угол, за спинами пилота с бортинженером, а иногда немножко по дивану, важно рассуждая о международном положении. Вру. О нашем, конечно.

Слопал-то я немного, меньше четверти ведра. Надоело. Мороженое оказалось слишком сладким, слишком жирным, слишком липким и слишком белым, как многое тут. Ярче настоящего. То есть ненастоящим.

Зато народ все-таки вовлекся в беседу. Да так, что я сам пожалел.

Нас как прорвало. И лилось, и сыпалось, а когда вроде унималось, прорывало по второму и пятому разу. Я повторы терпеть не могу, мне от них скучно и спать хочется, вот и тут я стоя, как лошадь, чуть не вырубился. Потому что по кругу ходили: получилось у нас с кометой или это как раз ее влияние все-таки, и откуда регресс, силы реакции и возвращение капитализма, и будет ли новая революция, и получится ли сделать ее пролетарской, если пролетариата почти не осталось, а весь он, похоже, в Китае, и чем будет считаться распространение возможной китайской революции на нашу страну – интервенцией или мировой революцией, и нападут ли тогда американцы, и должны ли мы отказаться от денег и прочих империалистических инструментов или, наоборот, использовать их для приближения революции, и не заказать ли сперва, то есть напоследок, еще пиццы, особенно с морепродуктами.

И главное – что нам дальше делать, прямо сейчас. С собранными данными, с нашими знаниями, с нашей программой, с самими собой. Куда нам идти, куда ехать, кому докладываться?

Сможем ли мы, например, жить без взрослых, или нас заберут в детдом, или мы имеем право переехать куда-то и жить там, купив, например, квартиру – их теперь, наверное, только покупают, а не государство дает? И где именно?

В детдом не хотелось вообще. В Южинске оставаться тоже не хотелось. Мне хотелось к Фае и бабушке, Олегу – к маме, Инне – к родителям, но если никого из них нет, хотим ли мы, соответственно, в Чистополь, Грозный и Нурек? Или мы хотим в Москву? Или на Байконур? Мы же, как ни крути, опытные космонавты. Дальше нас никто не летал и в обозримом будущем, наверное, не полетит.

И как выяснить, остался ли хоть у одного из нас хоть кто-нибудь хоть где-нибудь?

Олег с Инной, оказывается, все это время искали сестру Инны Римму – и не нашли. Это не значило, что ее больше нет. Она могла сменить фамилию, переехать – да и должна была переехать, судя по пересказам про то, что в этом интернете спокойненько так называлось распадом Союза. Таджикистан был теперь отдельной страной, в которой к тому же долго шла гражданская война.

Я никогда не был в Таджикистане, но я видел Инну и более-менее понимал, что жизнь в поселке Байпазинской ГЭС или самом Нуреке не слишком отличалась от жизни в Чистополе или Грозном. И представить, что эта жизнь вдруг превращается в фильм вроде «Белого солнца пустыни» или «Не ставьте лешему капканы», с которыми в моей голове только и связалась гражданская война, было невозможно. Я даже думать про это не мог, не то что говорить. А Инна тем более.

Поэтому мы говорили про то, что делать с данными, собранными во время полета.

Инна предлагала связаться с руководителями космической программы, отдать «дипломат» им и на этом успокоиться – а за это получить благодарность и всякие почести. И родственников наших найдут, и нас в интернат пристроят, хоть колмогоровский, как я хотел, хоть какой-нибудь при Центре подготовки космонавтов. Собирались же там отряд из подростков сколотить. Подумаешь, программа «Пионера» закрыта – заново откроют. Мы же вернулись.

– Путь решают, в общем, – сказала Инна. – Они же взрослые.

Я хмыкнул.

– Тоже мне достоинство.

– Они лучше знают.

– Да? – спросил я. – Что именно? Математику, физику, архитектуру, как с людьми общаться? Как будущее убивать, они знают. ЦУП разрушили, страну разрушили, заводы разрушили. Это я и сам умею. Ну, если захочу.

На самом деле я малость преувеличивал. Предложение Инны мне не слишком нравилось, но представлялось приемлемым, даже утешительным – вот только не очень сочетающимся с тем, что мы успели увидеть. Как-то фигово вязались космические полеты и интернаты с торговым центром и китайским стратегическим партнером. Поэтому я предлагал считать план Инны вторым этапом, а на первом изучить обстановку и понять все как следует.

А Олег предлагал взорвать и «дипломат», и корабль. Как предусмотрено инструкцией по действиям после посадки на вражеской или чужой территории.

– А это вражеская? – уточнила Инна.

– Чужая, – сказал Олег.

Я хмыкнул. Олег спросил:

– Не чужая, да? Наша, да?

– Ну не вражеская точно.

– Да они предатели все.

Инна сказала:

– Все не могут быть предателями.

Олег ухмыльнулся и поелозил языком по щеке. Дебил.

– Мне тоже пока не особо нравится, – сказал я. – А что делать? Мир – он ведь для всех, а не только для меня или для тебя. Не бывает так, что мир для одного или двоих. Или что нравится всем. Мира, который можно изменить под себя, тоже не бывает.

– Ну вот он, – напомнил Олег, разводя руками. – Если бы не мы, этот мир был бы са-авсем другим. Мы его изменили.

– Не под себя.

– Не подумали просто. А теперь подумаем. И уже под себя изменим.

Сходим мы под себя, чуть не сказал я, но, покосившись на Инну, сказал другое:

– Так ты под себя и изменил. Ты ж мафон хотел, так? Вот тебе мафон, в каждом телефоне, в каждом компьютере, на каждом углу. И кассет не надо, и никакого «сорок пять минут сторона». Все пластинки мира в один телефон влезут. И кино, и книги, Денис сказал. Самому читать не надо, за тебя артист надиктовал уже. Все как ты заказывал, только удобней.