Эвакуация - Алексей Сидоров Страница 45

– Это мне решать, – ответил я, предпочитая глупому разговору вид за окном, в котором все равно ничего не было, кроме сплошной стены тумана, что меня вполне устраивало.

«Вот еще! “Любишь”? Что за фигня?! После всего, что случилось в жизни, я просто не мог никого полюбить. Не имел такого права. Потому что все, кого я любил, или бросали меня, или умирали. Или и то и другое сразу».

Прикрыл глаза. Усталость навалилась многотонным прессом, поэтому я даже не заметил, как заснул.

* * *

22 июля 1994 года,

трасса Киев – Борисполь

Ехать было всего ничего, каких-то полтора часа, а мы с Димкой уже успели рассориться вдрызг. Началось все с того, что он куда-то задевал мой корабль. Ракетный катер, который я смастерил на судомоделировании. Ходил на станцию юных техников за три километра, делал почти два месяца, а потом в один прекрасный день пришел из школы – а катера нет, тю-тю!

И Димка, который старше меня почти на три года, но выглядевший как дошкольник из-за болезни, сделал вид, что не понимает, о чем речь.

Я, естественно, пожаловался родителям.

Его родителям.

Отец у Димки – чиновник в киевской мэрии. Суровый такой мужик, никогда не улыбнется. И, естественно, жаловался не ему вперед, а Наталье Александровне – Димкиной матери, которая работала инженером на заводе. Та меня хотя бы слушала. Александр Андреевич же, как обычно, насупил брови, едва я заикнулся про катер:

– Димка, что ли?! Да что он тебе может сделать? Вон ты какой здоровый вымахал! Дылда! – махнул он рукой. Это еще нормально отделался, мог нарваться и на шлепок – только за то, что пожаловался. Тяжелый, горький и обидный шлепок. Поэтому жаловаться не любил. Но тут – цельный корабль исчез, будто заплыл в Бермудский треугольник. С концами!

А главное – накануне мы с Димкой его запускали в ванной, так Димка его все выпрашивал: отдай да отдай! Я, конечно, стоял на своем: нечего чужие корабли брать, свои надо уметь делать!

И тогда Димка жутко обиделся. Я ведь знал, что он не мог сделать такой же – пальцы не слушались, такая уж болезнь. Дима мог только все испортить, сломать. Как и произошло до этого с Великим Крейсером, на котором я вывел красной краской название «Варяг». Димка сдуру схватил корабль – и бежать в свою комнату. Но в итоге отломил прикрепленную на боку крейсера ракетницу, которую я клеил из картона два дня, а потом еще полдня расписывал масляной краской. Ракетницей я гордился – вышла как настоящая. Из такой, если жахнуть по другому кораблю, тот точно затонет. А Димка ее взял и сломал.

Догнал «брата» в коридоре.

– Отдай! – закричал я. – Этой мой корабль!!!

Димка только улыбался, давя негнущимися пальцами чужую поделку. Я с ужасом заметил, как согнулась еще и антенна на рубке.

– Отдай! – закричал я и резко дернул крейсер на себя.

Димка пошатнулся – а он нечасто ходил без костылей при родителях, и тут же полетел на пол. И, естественно, огласил коридор своими рыданиями.

Мигом явился отец.

Увидел меня.

Глаза вспыхнули.

Ох, и досталось тогда моей заднице – словно утюгом припечатали.

Чуть не взвыл.

– Но это же он забрал… – попробовал оправдываться я, да куда там?!

Пришлось извиняться перед «братом», который мне никогда таковым не был. Он-то для родителей родной, а я для них – всего лишь «приемыш».

Заставили встать на колени и просить Димку меня простить. Очень обидно! Меня душили слезы, а «братец» тихонько себе улыбался – он не хотел извинений, просто желал видеть, как я мучаюсь. Не знаю, может, Димка просто получал удовольствие от того, что кто-то выглядел более беспомощным, чем он сам.

Мне казалось, это очень несправедливо. Я же не виноват, что родился нормальным, а у Димки ДЦП!

Стоял на коленях до тех пор, пока не подошла Наталья Александровна:

– Ну все, Николай, хватит!

Она хоть и была добра со мной, но никогда не называла Колей или Коленькой. Всегда – Николай. Как и ее муж. Видимо, чтобы подчеркнуть дистанцию между нами – все же неродной сын.

В тот вечер, а это было вчера, я спас корабль, но наутро он исчез. Как раз тогда, когда нам надо ехать на природу – родители Димки решили прокатиться на пикник. Лес, озеро, палатка – вроде любой мальчишка должен радоваться будущей развлекухе, но меня, наоборот, душили слезы – корабль исчез, а Димка так и не сознался, что спер его.

– Потом найдется! – сказала Наталья Александровна, поэтому пришлось вытереть щеки от слез и лезть в машину.

Поехали.

Конечно, я знал, что потом ничего не найдется – Димка глупо улыбался все то время, пока мы собирались и одевались.

– Отдай! – шепнул я ему перед выходом. Тот лишь рассмеялся в ответ.

Потом уже, когда ехали за городом, мы снова поругались. Я сказал ему, чтобы отдал корабль, тот продолжал врать, что ничего не знает. Но глаза говорили о другом – хитрые такие, с блестинкой.

– Ну скажи, пожалуйста! – взмолился я.

Димка ответил коротко. Причем произнес все буквы отчетливо, хотя обычно «жевал носки»:

– Я его выбросил. Сломал и выкинул.

– Ты – что?! – Слезы сразу хлынули из глаз. – Что ты сделал?!

– Сломал, – спокойно повторил Димка.

Приемные родители на передних сиденьях признания не слышали, зато видели мою реакцию на него – я кинулся с кулаками на обидчика. В их глазах – на беззащитную жертву, родного сына, да еще и инвалида.

– Зачем ты его сломал? Зачем? – Я выкрутил руку Димки. Тот театрально заорал, даже пустил слезу, козел, хотя я-то знал, что на самом деле «братцу» не больно: сколько раз мы вязали друг друга, играя в войнушку, и ничего. Но он всегда орал, когда надо было вызвать жалость у родителей.

И тогда мне влетало…

Александр Андреевич остановил машину, а потом развернулся ко мне:

– Руки убрал! А теперь – проси прощения!!!

– Не буду! – вспыхнул я.

«Это же несправедливо, несправедливо, слышите?!» – стучало в висках.

– Быстро проси! – повторил отец Димки.

– Не буду. Он сломал, сломал мой корабль. Он! – захлебываясь слезами, протараторил я.

– Саша! – попыталась успокоить мужа Наталья Александровна, но тот уже отстегнул ремень безопасности и вышел из машины. Обошел автомобиль, открыл дверцу с моей стороны.

– На выход! – скомандовал он.

– Саша-а! Ну не надо, правда! – еще раз повторила жена, но Александр Андреевич не слушал. Глаза мужчины полны праведного гнева. Для него я был тем, кто жестоко избил сына, ни больше, ни меньше.

– Мы только поговорим. По-мужски. И все! – сказал Димкин отец жене, а потом вытащил меня за шкирку из машины.