Видок. Цена жизни  - Григорий Шаргородский Страница 45

За все время пути я так и не удостоил Фурсову разговора и дал ей возможность дозреть самостоятельно. И она дозрела. Кажется, даже перезрела, потому что заблаговременно вызванный генерал-губернатором судебный ведун, наверное, первый раз в жизни почувствовал себя исповедником. Уверен, таких покаянных речей он не слышал ни разу за всю свою карьеру. А все потому, что ведьме очень не хотелось попасть на исповедь к другому человеку, которого лично я опасался больше, чем даже шефа жандармского корпуса.

Явственно и с доказательствами вскрылась связь Матюхина с фальшивыми сатанистами, руками которых он не только подставлял всю верхушку городской власти, но и избавлялся от конкурентов в торговле пыльцой. Оба убиенных купца были ключевыми игроками в перепродаже наркотиков. Обиднее всего то, что я об этом даже не догадывался, сконцентрировавшись на шатунах.

Еще я получил у ведьмы информацию, которую подарю Берендею на день рождения: третьей жертвой ряженых оккультистов должен был стать именно он.

Когда кутерьма со снятием показаний и оформлением доброго десятка протоколов наконец-то закончилась, князь выпроводил из кабинета всех, кроме меня. Я уже понял, что заднего хода делу дать невозможно. В Топинск полицмейстеру был отправлен приказ об аресте Матюхина, а уже выехавшую из Москвы комиссию ждал очень теплый прием. Но расслабляться мне не стоило. Едва закрылась дверь за спиной дежурившего сегодня адъютанта, как князь взревел раненым медведем:

– Ты меня в гроб вогнать хочешь?! Пригрел на груди гадюку!

Я вытянулся в струнку до скрипа позвоночника и пялился в потолок.

Сейчас нужно переждать, пока шеф не стравит пар. В таком состоянии он глух к любым, даже самым здравым, доводам.

Когда князь наконец-то устал орать и стучать кулаком по столу, я чуть расслабил стойку и позволил себе взглянуть ему в глаза.

– Что пялишься? – опять взъярился шеф, но уже без прежнего накала. – Ты хоть понимаешь, во что меня втравил?

– Не понимаю, – отчеканил я с придурковатым видом.

– Что?! – зарычал князь, но было видно, что это был последний выплеск, на который хватило сил, да и его соображалка наконец-то заработала. – Издеваешься?

– Никак нет, – ответил я уже нормальным тоном. – Я понимаю лишь то, что избавил всех нас от больших проблем.

– Поясни.

– Вы точно уверены, что неизвестная мне могущественная особа защитит вас от государя?

Не понял, а почему это князь так дернулся, когда я сказал «особа»? Неужели это женщина?

– Государю не в чем меня упрекнуть, – упрямо мотнул головой номинальный владыка Западной Сибири.

– Даже если ваши недруги донесут императору о разгуле сатанистов в Топинске и куче трупов, образовавшихся в перестрелках полицейских с шатунами?

– Это твои фантазии, – проворчал князь, но было видно, что он задумался.

– Это мое знание города и его жителей. Один Зорян Белецкий легко положит с сотню полицейских или казаков. Эти люди десятилетиями привыкли жить без поводка какого-либо хозяина. Они построили Топинск и будут биться за свою свободу до конца. А кто-то из Москвы решил, что имеет дело с забитыми крестьянами, которых еще полвека назад землевладельцам разрешалось пороть своей волей. Да что я говорю? Вы же понимаете все это намного лучше меня.

– Понимаю, – уже устало, но все же с нажимом подтвердил князь, – как и то, что на этом ничто не закончится.

– А может, мне стоит поговорить с княжной? – осторожно спросил я и тут же опять вытянулся в струнку.

Да кто же стоит за всем этим, что нашего Живодера корежит от одной мысли о таинственном кукловоде?

– Не сметь! Даже не думай соваться в столицу! – хрипло заорал князь, стуча кулаком по столу. – Еще с прошлого раза успокоительное пью. Прикажу выпороть, и плевать на хартию гражданских вольностей. Ты меня понял?

– Да, ваше сиятельство, – отчеканил я, глядя в потолок.

– Хорошо понял?!

– Так точно, ваше сиятельство!

– Пшел с глаз моих, изверг, – прохрипел генерал-губернатор, устало рухнув в кресло.

Да, он орал на меня, грозил всяческими карами, но было видно, что прекрасно осознавал мою правоту. Правда, ни благодарить, ни извиняться не станет ни за что и никогда – такой уж он человек.