Вишневый самурай - Дмитрий Самохин Страница 44

Гонза Кубинец меня бойкотировал. До конца дня он ходил по дому словно тень и старался не попадаться мне на глаза. А я воплотил в жизнь свою мечту: забрался в горячую ванну и минут сорок отмокал, попивая пиво. Голова, как ни странно, прошла. И намека на боль не осталось!

К ужину я не вышел. Ян Табачник принес мне поднос в кабинет на втором этаже. Я поблагодарил его, не поднимая головы от книги. Дождался, пока Табачник ушел, и отбросил книгу в сторону. Читать этим вечером совершенно не хотелось! Голова не впитывала информацию. Ей требовались покой и тишина. Покой и тишина…

Я накинулся на ужин, как оголодавший мамонт, долгое время считавшийся вымершим. Истребив огромную порцию жаркого из оленины, я выпил пива и откинулся облегченно на спинку кресла. Какое умиротворение!..

Вдруг раздался телефонный звонок. Брать трубку не хотелось. Никого я не хотел слышать в этот вечер — даже Химеру, которая отправилась на два дня навестить маму, проживавшую в Пушкине. Но я пересилил себя:

— Даг Туровский слушает.

— Здравствуй, Даги, — прозвучал спокойный голос Иннокентия Соломаха.

Меня аж передернуло, словно я опять получил на нос тряпочку с наркотической дрянью… Уткнулся носом в бокал и сделал спасительный глоток пива.

— Здравствуй, если не шутишь, — рассеянно ответил я, размышляя, зачем мог звонить Соломах. Вряд ли ради того, чтобы поблагодарить за спасение от тюремной неволи.

— И как это понимать? — поинтересовался Соломах.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что меня отпустили… Ты не стал выдвигать обвинение?

— Могу и передумать!

— Но зачем тебе было спасать меня? — недоумевал Иннокентий.

— Допустим, я считаю, что произошло недоразумение. Я не трогал твоего отца. Только хотел получить кое-какую информацию. Но его убили. Я занимаюсь расследованием обстоятельств смерти Иоланды Городишек и еще нескольких людей, судьбы и гибель которых как будто связаны. Раз твоего отца нет, хотел бы поговорить на те же темы с тобой.

— Тот, кто прикончил эту суку, поступил правильно! — Соломах грязно выругался.

— Думаю, нам есть о чем поговорить, — предложил я.

— Согласен. Где? Когда?

— Минуту…

Я раскрыл ежедневник, намереваясь назначить встречу на завтра, но обнаружил, что воскресный день полностью расписан. В частности, похороны Троя Епифанова, на которых я обязан был поприсутствовать.

— В понедельник. В час дня, — предложил я.

— Подойдет, — одобрил Соломах.

— В ресторане «Эсхил-ХР»… А что ты сказал в полиции относительно того, как в твоем доме оказался инспектор?

— Категорически утверждал, что пригласил его. Я же не идиот! Мне с Лесником проблемы не нужны, — усмехнулся Соломах.

— До понедельника, — попрощался я — и повесил трубку.

Надо же, совершенно вылетело из головы, что в воскресенье — похороны Епифанова!..

Прихватив из холодильника бутылку пива, я отправился в постель. Забравшись под одеяло, выцедил половину бутылки, заткнул ее пробкой, отставил на пол, свернулся клубком и провалился в сон.

Проснулся с первым солнечным лучом. На часах было то ли шесть, то ли пять часов утра. Приняв душ, я нацепил самый строгий и черный костюм из тех, что висели в моем шкафу, и спустился вниз. Позавтракал тем, что отыскал в холодильнике. Налил стакан ледяного молока и с фантастическим удовольствием выпил его.

Мой завтрак, состоявший из двух сэндвичей и трех кружек молока, подходил к концу, когда в кухню вошел Гонза Кубинец.

— Утро доброе, — поздоровался я.

— Доброе, — пробурчал он, присаживаясь за стол и подтягивая к себе пакет молока. — Скажи, Туровский, что ты задумал?

— У Лесника не будет никаких проблем! — пообещал я.

— Откуда ты знаешь?

— Звонил Кеша Соломах и клятвенно пообещал мне это.

— Ты веришь обещаниям человека, который травил тебя наркотой? — скептически вздернул бровь Кубинец.

— Я верю человеку, который очутился на краю. Который знает, что если я перестану ему верить, то он отправится в Сибирь коптить тюленей.

Кубинец помолчал с минуту и поинтересовался:

— Зачем тебе нужен Соломах?

— Мне нужен не Соломах, а его желание сотрудничать. Он знает что-то о Городишек. Это может мне помочь.

— Хорошо. Будем надеяться, что ты прав. Я с тобой.

— Если ты со мной, то поторопись. Через два часа мы должны быть у Хлои Епифановой. Сегодня хоронят Троя. Мы приглашены…

Семейство Епифановых проживало в небольшом доме на острове Декабристов, огибаемом Наличным каналом. Царское правительство проявило лояльность к бунтовщикам, которые первыми пытались ввести конституционную монархию в России. В Санкт-Петрополисе в их честь были названы остров и сад, в котором установили памятник. Только после попытки переворота семнадцатого года отношение к декабристам изменилось. Государь император Алексей Николаевич испытывал острую неприязнь ко всему, что было связано с революционерами, социалистами и прочими реформаторами из народа, в том числе и дворянского. Но остров, как, впрочем, и сад, не переименовали. Правда, на десять лет памятник куда-то пропадал и вернулся на старое место лишь после смерти Алексея II.

Домик Епифановых поражал скукой. Унылое, серое двухэтажное строение, которое украшали лишь цветы, росшие в кадках и цветочных горшках.

«Икар» уткнулся в причал. Мы врубили сигнализацию и покинули борт. Я шел первым. За мной тенью следовал Гонза Кубинец со скорбным выражением на лице. Поднявшись на крыльцо, я нажал кнопку звонка, который соловьиными трелями отозвался в глубине дома.