Обезьяны - Уилл Селф Страница 44

Скучное, обычное больничное утро. Пыхтенье и уханье нормальных шимпанзе на улице отвратительно дисгармонирует с воплями и рыками сумасшедших шимпанзе в отделении имени Гафа и скулением невротиков в отделении имени Лоуэлла. Доктор Джейн Боуэн сидит в своем кабинете, отложив в сторону номер «Гардиан», раскрытый на разделе «Общество», и разглядывает листки бумаги, зажатые в задней лапе. Эти листки дежурная медсамка Доббс только что принесла из палаты Саймона Дайкса. Почерк его разборчивее не стал, но стиль, слава Вожаку, стал яснее, — кажется, теперь он уделяет тексту больше внимания. Впрочем, пациент даже не пытался отвечать на вопросы в сколько-нибудь понятном порядке, а просто написал про свои последние дни в больнице, про то, как все выглядит с его точки зрения — если это можно назвать точкой зрения. Вдобавок значь художника постоянно прерывалась восклицаниями и разсумасшествлениями о том, в чем заключается причина его страданий.

Я чувствую себя хорошо. Даже отлично, не чувствую никакой боли — что, скажу вам, большое улучшение по сравнению с прошлым. Прошлое — это до того, как я оказался в вашем психдоме. Ну, вы знаете, я, значит, проснулся и вместо моей самки, Сары, обнаружил эту сраную макаку, эту обезьяну, не знаю, как правильно называть. И еще была миниатюрная лошадь. Я видел миниатюрную лошадь. Не думаю, что вы мне поверите, но это правда, поверьте. Пожалуйста, поверьте мне. Я попытался прогнать эту сраную макаку, орал, звал Сару. Но зверюга оказалась чертовски сильной. Она избила меня. Бог ты мой, вы даже представить себе не можете, как я перепугался. И все это было абсолютно реально, не как во сне, не как под кайфом, а по-настоящему. По-реальному реально. А потом я не знаю, — наверное, я потерял сознание. Не знаю, что происходило. Когда пришел в себя, макак в комнате стало еще больше. И все били меня! Да-да, били. Мне до сих пор больно. Они на меня напали! У них были жуткие зеленые глаза, и они так быстро двигались! А сильные какие! Я готов поклясться, что все это было на самом деле. А потом, к счастью, я снова потерял сознание.

Я не знаю, сколько времени провел здесь. Знаю только, что я в психиатрической лечебнице. Все выглядит так, как и должно выглядеть. Думаю, я в больнице «Чаринг-Кросс». Я что, правда в «Чаринг-Кроссе»? Но этот психоз, эта галлюцинация — если вы это так обозначаете — продолжается. Каждый раз, когда кто-то входит в палату, чтобы сделать мне укол, — этот кто-то оказывается сраной макакой, или обезьяной, или как там полагается звать этих мерзких чертей. Я не видел ни одного человека с тех пор, как лег спать с Сарой, в гнезде, четыре дня назад. Я знаю, я сошел с ума. Если вы психиатр, почему вы не можете мне помочь? Я знаю, я сошел с ума. Даже эти вопросы, что вы мне прислали (кстати, хочу поблагодарить вас за то, что запретили макакам заходить ко мне, это большое облегчение), — тоже часть психоза. Что вы хотите узнать про людей, про бабуинов? Я — ЧЕЛОВЕК. Поверьте, Я ЧЕЛОВЕК. Пожалуйста, помогите мне, пришлите ко мне мою экс-первую самку, или моих детенышей, или Сару, или еще кого-нибудь. Я больше не могу это выносить. Я бы покончил с собой, если бы мог. Помогите мне, пожалуйста.

Психиатр повторила процедуру с окном и уханьем. Уотли на месте не было, — по крайней мере, так отмахнул его секретарь. Ушел в столовую или в клуб, в Таррик», обедать с Джоном Осборном. Осборн — удивительный для Уотли союзник — умер позднее в том же году, пописав в подключенный к сети патрон от электрической лампочки. Уотли знал, нечто подобное обязательно с ним случится.

Д-ру Боуэн пришлось ждать минут двадцать, прежде чем консультант соблаговолил вползти в ее кабинет.