Дредноут - Чери Прист Страница 44

Но далее не последовало ни возражений, ни поощрений к развитию темы.

Мерси ничего не знала об этих женщинах, не знала и не спрашивала, но не прошло и часа, как ей стало известно, что они из Огайо, едут на запад, чтобы разобраться с каким-то имуществом, оставленным мистером Баттерфилдом, завещавшим им шахту. Однако в подробности никто не вдавался, а после смерти мистера Баттерфилда прошло уже, вероятно, какое-то время, поскольку миссис Баттерфилд сочла возможным облачиться в блекло-голубое. Мисс Клэй была когда-то помолвлена с весьма достойным майором Союза, но, увы, он погиб на поле боя за месяц до назначенного дня свадьбы.

Вся эта информация исходила от миссис Баттерфилд, мисс Клэй лишь изредка вставляла в разговор краткие комментарии. Она, похоже, предпочитала погрузиться в свои газеты и книги, хотя путешествие еще и не началось.

Мерси решила, что девушка избрала такой способ, чтобы игнорировать свою тетушку, при которой, очевидно, исполняла обязанности помощницы и компаньонки. Так что миссис Баттерфилд была более чем счастлива найти в Мерси внимательную слушательницу, которая не мешала излияниям старушки, хотя и понимала, что со временем это может стать весьма утомительным.

Вскоре по вагону прошел кондуктор, проверяя билеты и, как решила Мерси, проводя учет лиц, состоящих у него на попечении. Это был мужчина в возрасте, старше мисс Клэй, но моложе миссис Баттерфилд, с выправкой человека, служившего некогда в армии, однако одну его ногу по всей длине охватывала стальная шина. Этот ортопедический аппарат помогал ему стоять и тихо лязгал при переходе мужчины из купе в купе. Улыбался кондуктор скупо и кривовато, стремясь как можно скорее покинуть сомнительную — в лучшем случае — территорию. Миссури нельзя было доверять — ни одной из сторон.

Мерси смотрела, как он изучает бумаги, выслушивает вопросы, торопливо отвечает на них и протискивается дальше, к другим пассажирам, — а вскоре и переходит в следующий вагон.

За кондуктором последовал величавый пожилой негр в новенькой форме проводника; он поправлял багаж и показывал пассажирам, где тут туалетная комната, объяснял, в какие часы в служебном вагоне подают еду, и сообщал гостям поезда, когда состав двинется или снова остановится. Он закрыл двери, сверился с карманными часами, видно ожидая какого-то сигнала снаружи, и последовал за кондуктором в соседний вагон, скрывшись из виду.

Мерси потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что ее смущает в проводнике и пассажирах, тем более что при этом приходилось выслушивать лекцию миссис Баттерфилд о катании на коньках. Медсестра разглядывала людей в поезде, одно лицо за другим, и видела пожилых мужчин и престарелых женщин, нескольких женщин помоложе, вроде нее самой, нескольких темнокожих проводников и грузчиков, которые по возрасту годились ей в братья. Но единственными молодыми белыми мужчинами были солдаты. Некоторые теснились группками в своих открытых купе, другие бродили по вагону, словно в патруле, а может, им просто не сиделось на месте. Некоторые выглядели просто мальчишками — костлявые, с впалой грудью и узкими бедрами, у них и усы-то еще не пробились. У одного или двух на шее и руках виднелись жуткие шрамы. Медсестра в силу своей профессиональной наблюдательности даже догадывалась, каким оружием эти раны были нанесены. Она узнавала работу шрапнели, ожоги от снарядов и странную фактуру кожи, обваренной паром, и думала про себя то же самое, что сидящая напротив дама недавно высказала вслух: а останется ли в живых кто-нибудь из мужчин по обе стороны фронта?

Наконец, после, казалось, бесконечного ожидания, взревел гудок, напугав всех людей в семи пассажирских вагонах и заставив их невольно выпрямить спины. Загромыхав всем, что только может громыхать в машине, гигантский локомотив дернулся вперед.

Даже миссис Баттерфилд умолкла, когда поезд действительно тронулся, пополз мимо станции, мимо бредущей толпы, мимо колонн, газетных стоек, застывших товарняков, пассажирских поездов, ожидающих на других путях. В эти минуты никто не отрывал взгляда от окон, за которыми медленно разворачивалась, уплывая прочь, панорама, набирая скорость под лязг и пыхтение. Вот уже вокзал остался позади, а вот и окраина города, сортировочные станции, будки, хижины, сараи, склады — мимо, мимо, мимо. А потом, куда скорее, чем могла бы предсказать Мерси, они под мерный перестук покатились по безлюдной земле, где были деревья, туннели, рельсы — и больше, кажется, ничего.

Первые несколько часов подействовали на людей усыпляюще. Пассажиры обернулись однообразной массой покачивающихся голов, вытянутых ног и тихо похрапывающих приоткрытых ртов. Толстяк с фляжкой то и дело вытаскивал ее из жилетного кармана, подносил к губам, отхлебывал бренди, или виски, или что там у него было налито, и снова прятал флягу в карман. Раз, другой, третий — и вот уже донесшийся с его стороны аромат подсказал Мерси, что это все-таки был бренди.

Покачивающийся за окнами мир потускнел; поезд превратился в колыбель на рельсах, и даже самые стойкие и черствые путешественники, расслабившись, оттого что наконец-то едут, уснули, поворчав себе под нос, хотя впереди их ждали еще двадцать-тридцать дней той же самой рутины.

Мерси повернулась к окну, но стекло обдало ее февральским холодом — тут было холоднее, чем в покинутой Вирджинии, — и окно подернулось матово-белым туманом там, где девушка коснулась его щекой и уголком рта. После возбуждения, и страха, и неуверенности от предстоящей поездки на самом «Дредноуте», после лихорадочного барахтанья, в конечном итоге перенесшего ее из Вирджинии в Миссури, Мерси остался последний, пусть и самый длинный, шаг в путешествии на запад, а ей уже стало безумно скучно. Даже молчаливая мисс Клэй клюет носом и клонит голову на макушку задремавшей рядышком миссис Баттерфилд.

И вот, когда Мерси уже подумала, что более нудным путешествие уже не станет, потому что дальше некуда, и она может украдкой стянуть один из соблазнительных романов ужасов из тех, что рассыпались возле сиденья мисс Клэй, дверь переднего вагона отворилась и из нее вышли двое мужчин. Проход был столь узок, что двигались они гуськом и тихо переговаривались, хотя и не шептались.

Ближний к Мерси был худощав, в форме армии Союза с капитанскими нашивками и со снежно-белыми волосами, хотя и без единой морщины на лице. Если бы он носил, к примеру, каштановый парик или приличную шляпу, а не синее кепи, Мерси дала бы ему около тридцати пяти лет.

Капитан сказал своему спутнику с акцентом выходца из Новой Англии — откуда-нибудь с севера Пенсильвании:

— Нужно быть начеку.

— Естественно, — выплюнул другой мужчина так, словно никто никогда в его присутствии не говорил ничего более нелепого. — Все опечатано, но это может измениться в любую секунду, и что тогда?

Второй собеседник, повыше ростом и, вероятно, в том же чине (Мерси не могла представить, чтобы он так резко обращался к вышестоящему), тоже был в форме, заставляющей предположить, что они оба служат под одним командованием, хотя, возможно, и в разных частях. А волосы… Таких Мерси никогда не видела, разве что у детей: огненно-рыжие, подчеркивающие блеск горящих карих глаз. Лицо его, мужественное и в целом привлекательное, было несколько простовато, и возбуждение не красило его.