Солдат императора - Клим Жуков Страница 43

Нельзя не согласится, – подумал я и помотал головой. В том смысле, что вопросов больше не имеется. Каждое слово, как полновесная гиря. Весомо.

…

Рим – город невероятный. На каждом шагу встречаются следы древней, угаснувшей цивилизации, настолько мощной, что магия её имени до сих пор жива. Этот мир обязан тому, ушедшему Риму многим, если не сказать почти всем.

Основы права, медицина, теория архитектуры… даже воевать здесь учатся по древним римским наставлениям. Я читал некоторые из них. Армия моего родного мира могла бы гордиться такими.

На собственном опыте я узнал, что воевать эти люди умеют. Но армия, как отлаженный инструмент, сейчас сильно уступает древнеримской. Вообще, у меня сложилось впечатление, что все двенадцать веков, минувшие с момента заката старого Рима, Европа, что есть сил, пытается воссоздать утраченное когда-то величие. Чем больше я читаю, чем больше получаю данных об этом мире, тем сильнее мое убеждение.

Завтра мы заканчиваем дела в Риме и отправляемся во Флоренцию. Это союзный город, там уже десять лет правят Медичи, чей престол восстановили алебарды имперских войск. Скрываться и осторожничать особо нам не придется. Я рассчитываю там отдохнуть, прийти в себя, благо времени предостаточно – не менее трех месяцев. Адам не скрывает аналогичных желаний.

Бедняга. Говорит, что за всей этой несчастной свистопляской, закрутившейся с началом кампании, он был занят настолько, что уже четвертый месяц не видел женщины. Тяжеловато для здорового мужчины в двадцать шесть лет. Я его понимаю. Ибо сам просидел на голодном пайке еще дольше. Страшно подумать, больше года.

Кстати, мой друг не так нелюбознателен, как я полагал. Нет сомнений, что он пытался читать мой дневник. Теперь мы квиты. Ха-ха-ха, при случае, я предложу ему поменяться шифрованными нашими записями. Он точно примет вызов. Его шифр против моего. Ну не сволочь ли я?!»

Из дневника Адама Райсснера.

19 сентября 1522 года от Рождества Господа нашего Иисуса Христа.

О Флоренции и некоторых делах.

«Вот уже пять дней мы пребываем в этом замечательном городе. Наконец все письма отосланы, отчеты составлены и дела, требующие моего и нашего непосредственного участия, на время остались позади, так что мы можем вкусить заслуженного отдыха.

Отдых – относительное понятие, но в сравнении с суматошными днями, что так и мелькали мимо меня на всем протяжении этой поистине исторической кампании и путешествия нашего, плавное течение дел во Флоренции – настоящее отдохновение. Живу я со вчерашнего дня под гостеприимным кровом сеньора Тассо, которого зовут редким именем Икар.

Это опытный солдат, который служил под имперскими орлами в нескольких войнах, превосходный знаток оружия и всего что с ним связано. Наш хозяин состоятельный человек и тонкий ценитель искусств, его дом за площадью Сен-Галло похож на настоящий дворец – хранилище рукотворной красоты.

Для собственного удовольствия он держит фехтовальную школу, которая пользуется большой известностью, благодаря воинскому искусству и педагогическим талантам сказанного сеньора Тассо.

Мой друг и товарищ Пауль Гульди вчера выехал в его загородную резиденцию. Не могу раскрыть его странную нелюбовь к городам, в этом есть что-то патологическое. Пауль всегда жалуется на скверные запахи, которые, якобы, донимают его внутри городских стен. Или обоняние его тоньше собачьего, или он просто ищет предлога, чтобы как можно меньше находиться за каменными забралами.

Я склонен подозревать в нём некую ослабленную разновидность клаустрофобии – боязни закрытых пространств, ибо никаких других разумных объяснений для столь странного поведения не могу найти.

Без сомнений, свежий воздух полей и лесов куда милее городской духоты, но право, никакой страшной вони, на которую не устает жаловаться мой компаньон, здесь не обретается.

Теперь Пауль вынужден каждый день проезжать полторы мили от местечка Чинкьяветто до Римских ворот, для того чтобы попасть в город, впрочем, это его дело.

Пауль и Икар Тассо быстро сошлись. Пауль увидел прекрасные шахматы черного дерева и слоновой кости, вырезанные с замечательным искусством, и сказал: „не сыграть ли нам, высокочтимый и гостеприимный хозяин?“ На что сеньор Тассо откликнулся с воодушевлением.

Они весь вечер провели за фехтованием на клинках холодного разума, а на завтра уговорились встретиться в школе Тассо для обмена опытом в фехтовании на клинках холодной стали, так как оба имеют к этому занятию склонность превеликую. Не премину взглянуть, ведь я, не хвастаясь, могу сказать, что и сам не последний знаток сего ремесла.»

Из дневника Пауля Гульди.

20 сентября 1522 г.

«Я не разделяю педантичное отношение к ведению дневника, подобно Адаму. У него день всегда заканчивается обязательным ритуалом заполнения своей книжечки и короткой молитвою. Если по каким-то причинам до пера и чернил добраться в срок не получается, мой друг неизменно приходит во фрустрирующее настроение, как будто ему жмет башмак или донимает бурление живота. Тем не менее, пора и мне приняться за писанину.

Сегодня насыщенный день. С утра великолепно прогулялся верхом. Очень доволен, что могу спать на свежем деревенском поветрии, не вдыхая кошмарных миазмов, коими пропитан в городе каждый мельчайший квадрат пространства.

За шахматами я разговорился вчера с маэстро Тассо и сегодня посетил его школу фехтования; чрезвычайно колоритный персонаж и школа его более чем познавательна. Но обо все по порядку.

Маэстро – крепкий малый лет тридцати, насколько я научился определять на глаз возраст аборигенов. Одевается не без щегольства, что, впрочем, не редкость среди людей военного сословия. Он широколиц, смугл, горбонос, что является прямым следствием нескольких переломов. Переломы, в свою очередь, происходят от его вспыльчивости и склонности к кулачным боям в трезвом и не трезвом виде, а выпить Тассо совсем не дурак.

Адам просветил меня, что алкоголь производит на нашего хозяина двойственный эффект: он или погружает его в пучину пафосного настроения, в котором он может часами разговаривать о мужестве, доблести, воинском этикете и понятиях отношений в мужском коллективе, или же сообщает неисчерпаемый заряд бодрости, которая подвигает его к немедленным поискам приключений мордоразбивательного свойства. Оба эти состояния могут незаметно и резко сменять друг друга.

Другое свидетельство бурной биографии украшает левую сторону черепа Тассо, куда, в свое время, воткнулся топор пикардийского наемника во время разудалой кабацкой драки. Лекарь ловко запечатал дыру в кости серебряной пластиной. Так что Тассо очень легко отделался. Эту историю он мне сам рассказал за шахматами и выпивкой.

В полдень я приехал в школу фехтования. Собственно „фехтовальной“ в узком смысле она не являлась, так как здесь учили и борьбе и кулачному бою, а так же занимались физической подготовкой, увлеченно поднимая каменные гири, метая мячи, набитые песком, вращая тяжеленные палицы и металлические ломы.