Сближение - Кристофер Прист Страница 43

Она резко наклонилась к нему.

– Когда вы вернулись в Британию, вы проезжали через Лондон?

– Да.

– А были где-то рядом с «десятым мая»? В западном Лондоне? Вы ехали через Ноттинг-Хилл?

– Да, мы проезжали рядом с той частью города, но я ничего не видел, – признался он. – Мне не дали посмотреть. Я сидел в машине, но они затемнили окна. Так что я лишь мельком заметил почерневшую землю.

– До приезда сюда я жила в Ноттинг-Хилле. Практически в эпицентре событий десятого мая. Я провела там больше десяти лет. Прошу вас, расскажите все, что видели! Мне нужно знать!

– У вас там друзья?

– Вся моя жизнь прошла там!

Она заплакала. Потом закрыла ладонью рот и лицо, резким движением вытерла глаза, отвернулась и огляделась, после чего сходила на кухню, нашла рулон бумажных полотенец, оторвала одно, сложила в несколько раз и прижала к лицу. Женщина всхлипывала и бормотала что-то, чего Тарент уже не мог разобрать.

«Мы оба жертвы произошедшего», – подумал он, наблюдая за этой незнакомкой, но именно потому, что она была незнакомкой, Тарент думал о себе, о том, что его собеседница описала словами «вся моя жизнь». Вся ее жизнь, но и его тоже.

Что осталось от той жизни? Родители умерли, сестер и братьев нет. Никаких корней, лишь бесконечные переезды еще ребенком, временное пребывание в городках, названия которых он так и не узнал, череда школ, где он в итоге научился читать и писать по-английски. Это стало его освобождением, побегом в мир слов. К десяти годам он более или менее привык, и теперь переезды его не отвлекали. Окончил школу, проучился в университете, начал работать, после чего занялся фотографией на фрилансе и снова сбежал, на этот раз в мир образов. Но это все карьера, а какой была его жизнь? Какой была «вся его жизнь», которую он только что ощутил? Мысли опять обратились к Мелани, к их отношениям, лучшим годам и плохим периодам, к моментам взаимного гнева и неловкого молчания, к сексуальным примирениям, коротким каникулам. У них не было детей, хоть они и пытались зачать ребенка. Давнишние тревоги о деньгах: все знают, какие жалкие гроши получают медсестры, а доход Тибора не был постоянным и зависел от того, наймут ли его и заплатят ли. А потом еще поездки за границу, сначала его, потом ее. Они все разрушили, хотя благодаря им оба многого достигли, появилось ощущение, будто они делают что-то стоящее, хотя по-настоящему все эти поездки превратили их в чужаков друг для друга. Наконец, Анатолия и катастрофа. С тех пор Тарент вернулся в мир здравомыслия, откуда уехал и который некогда понимал, но обнаружил, что и тут все летит в тартарары: мир, общество, погода, экономика, закон и порядок, даже стабилизирующая сила правительства, действующего на основании консенсуса, полиция, пресса. Все изменилось, перестало быть безопасным. Теперь мир бессистемно размечали маленькие треугольники разрушения, напоминавшие очаги амнезии, в которые нельзя проникнуть или исцелить их.

Что Тарент мог рассказать этой женщине о ее доме, обо всей ее прошлой жизни, существовавшей где-то в Ноттинг-Хилле, превратившемся в черный шрам на лице Лондона?

Она сидела между ним и окном, склонив голову. Прятала лицо, возможно, не хотела, чтобы Тарент видел ее слезы. Затем выбросила намокшее бумажное полотенце и оторвала еще два. За ее головой в окне виднелся квадратик неба. Это было рано утром, толком пока не рассвело. Темная туча закрывала все. Ветер усиливался, то и дело здание сотрясалось, когда порыв мощнее обычного ударял в наружные стены.

Женщина подошла к Таренту и уселась у него в ногах прямо на полу.

– Вы плачете, – сказала она, положив руку ему на плечо. – Я тоже.

– Я…

Тибор наклонился и тоже положил руку ей на плечо. Зажмурился, пытаясь остановить подступающие слезы, но, вдохнув, всхлипнул, не смог сдержаться. Грудная клетка по-прежнему болела после взрыва, и от прерывистого дыхания Тарент закашлялся и задохнулся от боли. Соскользнул со стула и упал на пол рядом с женщиной.

Теперь она держала его голову и нежно гладила по волосам. Они вели себя как любовники, которые не знали друг друга, не любили, а просто нуждались друг в друге. Женщина притянула к себе его лицо так, что он уткнулся в ее грудь, пока пытался восстановить дыхание и вспомнить, о чем она его спросила.

Когда Тарент внезапно дернулся, то очки слетели с ее носа и упали на пол. Она не шелохнулась, чтобы поднять их. Он увидел у ее ног стекла в виде полумесяцев, перепачканные слезами. Помнил, каким жестким казался ее взгляд, когда она захлопнула перед ним дверь накануне, а теперь она сочувственно гладила его по голове и шее. Ее грудь вздымалась.

Она произнесла:

– Мне жаль, Тибор. Я не знаю, что нам делать.

Он закрыл глаза и ждал, когда дыхание придет в норму, снова ощущая, как выскальзывает в неизвестное будущее из трещащего по швам закаленного панциря прошлого. Реальность настоящего казалась временной и непонятной. За спиной потеря, позади опасность, все, что дальше последует, не будет таким, каким должно, мир потерял определенность.

Он почувствовал руку незнакомки на своем лице, один палец замер на щеке, а остальные нежно потянулись к губам, и произнес:

– Я забыл ваше имя.

– Луиза. Лу Паладин.

– Ах, да. А я представился?

– Разумеется.

Тьма снаружи сгущалась. Они слышали, как крыша над ними скрипит и стонет, когда по ней грубо прокатывался штормовой ветер. Некоторое время они сидели, прижавшись друг к другу, не говоря ни слова, лишь обнимаясь и прикасаясь друг к другу, ожидая, когда что-то изменится. А в окно колотил град.