Волчий закон, или Возвращение Андрея Круза - Дмитрий Могилевцев Страница 43

Тарик тоже хотел жить. Круз поднял его за шиворот как кутенка, тряхнул. Спросил удивленно:

— Ты что? Я же тебя вытащил! Ты же подыхал в своем Танжере! Вы все с ума сошли!

— Мы не сошли, — сказал Тарик, улыбаясь. — Это вы забыли обо всем, нечестивые, грязные фаранги! Вы взялись решать, кому жить, а кому умирать, выбирали тех, кто здоровее, кто вам понравился, и оставляли больных. Вы себе здоровых слуг собирали! Мы не слуги вам, грязные свиноеды!

— Мы выбирали тех, кто может жить, — сказал Круз удивленно. — Тех, кому не нужен налоксон.

— Только Аллах может судить, кто может жить, а кто нет! Вы заставляли нас терпеть нечестие каждый день! Глядеть на ваших гнусных бесстыдных потаскух, делать самую грязную работу!

— Так вы же не умеете делать другую!

— Теперь мы — хозяева! Теперь ваше бабье будет нашими подстилками! А твою шлюху отдали неграм, а потом повесили над помойкой!

— Если думаешь, что я тебя убью прямо сейчас, ошибаешься, — сообщил Круз, подумав. — Мы сейчас отправимся туда и посмотрим. Вместе с тобой.

— Мой капитан, что с ними делать? — Михай кивнул на лежащих.

— Раздеть, в наручники и подвесить на решетку в подвале.

Михай замялся.

— Там раненые есть, капитан.

— Это были раненые, — Круз показал на трупы вокруг коптящего «Мистраля». — Исполнять!

— Есть, мой капитан!

Тарик плюнул. Круз посмотрел на рукав и вытер его о волосы Тарика.

До самой набережной их никто не остановил. Кто-то подумал, должно быть, что прорвались швейцарцы и сейчас начнут расстреливать всех подряд, крушить и взрывать. А кто-то спрятался или убежал, потому что расстреливать и крушить начали еще с утра.

Они лежали рядком на набережной. И Данилу, и старый полковник. И грек Николопоулос. И много других. А над ними на пальме, нагая, грязная и окровавленная, висела Ники.

Тарик рассмеялся. Михай хотел ударить, но Круз остановил. Поставил Тарика перед собой и, аккуратно прицелившись, выстрелил ему в живот. Один раз.

Круз больше не хотел никому мстить и никого убивать. Глядя на измятый, окровавленный труп, висящий на пальме, не чувствовал ровно ничего — ни злобы, ни ярости, ни ужаса. Простой выживательный рефлекс говорил, что в городе еще больше сотни вооруженных мужчин, и если быстро проскочить на танке уличную тесноту, эта сотня не успеет с гранатометами и фугасами. Но рядом был Михай, который хотел убивать, пока не убьют его самого. И были коммандос, видевшие, что случилось у первого поста. И потому Круз, послушав, откуда доносятся выстрелы, скомандовал: «К больнице!»

Те, кто задумал и устроил кровавую баню этим утром, далеко не загадывали. Просто воспользовались удобным случаем. И когда те, кто успел схватить оружие и забаррикадироваться, принимались стрелять в ответ, убийцы на рожон не лезли. Потому в больнице уцелел главный и единственный в городе настоящий хирург Андре, засевший с шестью коммандос и кучей перепуганного медперсонала на втором этаже. Потому выжили запершиеся в гаражах техники, лупившие из пулеметов в сторону любого шороха. Но большинство тех, кого убийцы посчитали врагами, валялись в постели, кушали круассаны, смотрели на море или брели не спеша на работу — необременительную и неоплачиваемую. Даже часовой на почетном посту у «генерального штаба» — бывшего интернет-кафе, ставшего местом винопития всех щеголявших в хаки и в беретах, — только зевнул, глядя на людей с автоматами. И умер, не успев дозевать.

Круз вызвал людей со второго поста. Пробился в больницу и, собрав полноценный взвод, устроил зачистку. Чем бы она закончилась, трудно сказать. Скорее всего, зачищаемые перестали бы удирать, а наконец засели крепко, и получилась бы кровавая дрязга, растянувшая агонию города на несколько дней или недель. Может, Круз остался бы в одной из взломанных квартир, не успев отскочить, попав под очередь. Может, Михаю надоело бы стрелять и резать раненых. Все эти «может» остались в условности. Город Ницца умер в этот день.

В шестом часу у первого поста начали стрелять. А еще через полчаса загрохотало на набережной и, выбросив столб огня, красиво заполыхал белый корсиканский паром.

Были это те самые швейцарцы, отбитые и непонятно вернувшиеся, или другие, возникшие из ниоткуда, — Круз не узнал. К темноте у него осталось всего пятеро, а «Леопард», вернувшийся к швейцарцам, методично превращал в руины больницу. В темноте Круз, поддерживая хромающего Михая, прокрался в порт, к своей яхте. С ветром повезло, и выйти из порта удалось, не заводя мотор. Михай, глядя на горящий город, заплакал. Потом хотел застрелиться, но Круз отобрал у него пистолет и надавал пощечин. Круз направился на запад — подальше от города, который предал, от огня и тел на набережной, от безумных горцев, продержавшихся на отраве много дольше, чем все их соседи, и тем страшнее принявшихся их вырезать.

Круз привел яхту в Марсель и обрадовался, глядя на огромный город у моря, слушая тишину, и рассмеялся, уловив еще с причала запах свежего хлеба. В Марселе был большой пост, тут были свои, проверенные, надежные люди, державшие порт и окрестности. Круз обнял подбежавшего Франсуа, бородатого, пузатого и похожего на команданте Фиделя, поздоровался у маяка с ребятами, подхватил кружку свежего кофе, пообещал все рассказать, отхлебнул, завернул за угол — и увидел одного из тех, кого приказал приковать наручниками к решетке в подвале первого поста.