Пока драконы спят - Александр Шакилов Страница 43

– Утро доброе, парни! – поприветствовал Лантис недавних собутыльников. – Здоро́во, Хессе! Здоро́во… э-э… а-а… Парни, у меня к вам просьба!

В двух словах Лантис изложил берсеркам суть проблемы. Те и в нормальном состоянии соображали с трудом, а уж с похмелья…

В конце концов, устав от повторов и непонимания, Лантис возопил:

– Парни, не губите! Отблагодарю!

И было столько надрыва в его голосе, что даже берсерки сообразили: парня надо спасать. И, переглянувшись, уточнили:

– Короче, сколько?

– Сколько чего?

Отсутствие смекалки заразительно.

– Сколько эре?

– То есть?

– Ты хочешь туда, – Хессе кивнул на массивную дверь, которую Лантису одному вовек не открыть. Останься ворота Университета без охраны, скальд все равно не выбрался бы в гард. Он просто не сдвинул бы засов с места! – Ты хочешь туда, – повторил Хессе, – а мы должны не пустить. Тебя. Туда. А тебе надо. Я вижу: надо. Ты хочешь. Да?

– Да. – Лантис решил не спорить. Во-первых, перечить вооруженному гиганту при исполнении опасно и глупо. Во-вторых, Хессе четко изложил расклад.

– Ты хочешь туда. А нам надо не пускать. Тебя туда. Но мы пустим. Но риск, да? Мастер Ледокус. Вчера видел. Ты. Узнает – убьет.

У Лантиса перехватило дух.

– Нас, – уточнил Хессе.

Лантис с облегчением выдохнул.

– Потом тебя.

Скальд цокнул языком, шмыгнул носом и торопливо запричитал:

– Пять эре. Каждому. И тебе, Хессе, и тебе… э-э… Мне не жаль, а как же?! Вы здесь, а мне туда, но мастер Ледокус. Убьет, если узнает, но не узнает, правда? Пять эре, парни, пять каждому!

– Шесть. Ему. И мне. И жбан пива. Во-от такой! – развел руками Хессе.

Такой жбан Лантис не смог бы даже поднять, не то что принести в знак благодарности, но…

– Понял! Согласен! Вот деньги, а пиво будет!

Огромный засов, обитый стальными пластинами, выскользнул из пазов легко, в одно движение. Скальд позавидовал силе безымянного напарника Хессе и быстро засеменил по дороге, петляющей вдоль реки до самого центра Пэрима. Он совершенно не представлял, где тут можно купить вино. Вся жизнь его до Университета прошла в родовом замке, где не было ни улиц, ни улочек, ни лавок, ни праздно разгуливающих горожан. Там коробейники не хватали молодых людей за рукава рубах. Там продажных женщин привечали колесом и виселицей. Там пуще умения стрелять из лука ценили слово, точное, как удар топором в ключицу. Потому-то отец и отправил Лантиса в Университет, чтоб научился он плести торжественные висы и презрительные ниды.

Год за три? Не проблема, да, сын?

Конечно, папа. А за три года – девять лет. Подумаешь! Зато скальд. Ни капли таланта в горле, но сказитель. Добровольный, трах-тарарах, излишек! Потому-то студиозусы и терпеть не могли Лантиса, что им судьбой назначено служить или сдохнуть на инквизиторских углях, а сыночек конунга по глупой прихоти тратит жизнь на рифмы.

Погруженный в горькие думы Лантис ничего не замечал вокруг: ни дверей лавок, ни криков зазывал, ни парящих в небе драконов… Он даже забыл о вине для Гель и жбане пива для берсерков. Он размышлял о том, что делает в Университете и зачем. А делает он что-то не то, занимается всякими глупостями, а годы, отмеренные ему Проткнутым, так скоротечны…

– Х-хватайт-те его! Излиш-ш-шек! Т-тварь! Х-хват-тайте!!!

Поначалу Лантис не понял, что он и есть та самая тварь и хватать надо именно его. Да и как понять, если тварью себя он не считал – да хотя бы потому, что от прочих людей внешне ничем не отличался. Не было у Лантиса рогов ни на лбу, ни на затылке. И чешуи с хвостом тоже не было. Лантис – как все. Только излишек немножко, не по рождению, но согласно призванию.

И тут его схватили.

Уронили лицом в лужу крови рядом с мясной лавкой, где на крюках висели разделанные туши. Мясники, трое, ножи и топоры побросали и Лантисом занялись. Схватили, значит, тварь. Герои, трах-тарарах! Вот только зачем бычий хвост ему в рот совать? Кляп, что ли, такой?

– Святой отец, этот и есть излишек?

– Он с-ссамый, дет-ти м-моа-и, он с-ссамый! Змеен-ныш-ш, про-ссти Прот-ткнут-тый, на о-аб-бильной гр-руди Пэр-рима!

Лантис извернулся, чтобы посмотреть, кто это так странно разговаривает. Инквизитор в когда-то черной, выгоревшей на солнце сутане. Лицо спрятано под капюшоном. Но руки…

Это руки прокаженного. Лантиса передернуло от отвращения.

– Из зверинца сбежал? Излишек-то?

– Оттуд-да. Они вс-се оттуд-да… Как т-только т-тер-рпит-те у с-ссебя под бок-ком, давно бы к ног-гтю вс-сех-х и выж-жгли дот-тла…

– Так ведь Договор, святой отец. И Закон. Вы ж знаете, мы с радостью, так ведь нельзя. Только беглых.

– Т-то-то и оно, дет-ти мои, т-то-то и оно… Помогит-те-ка от-твес-сти твар-рь беглую в х-храм Господ-день, и воздас-сстс-ся вам за т-тр-руды пр-раведн-ные! Ибо с-сказано в С-ссвят-том Пис-ссании: «А ес-сли они, глу-упцы и с-ссребролюбцы, с-станут препир-раться с-с-с т-т-тобою, чис-стым и с-свет-тлым, с-скажи им т-твердо: «Я пред-дал с-свое лицо Прот-ткнутому, и т-те, кто пос-следовали за мной, с-свет-тлы и ч-чис-ссты».

Лантиса, который сопротивлялся изо всех сил, пока ему хорошенько не врезали по затылку, куда-то потащили.

Он – словно заяц, пойманный беркутом.