Карлики - Максим Дегтярев Страница 43

— Голограммы следов на гравии не оставляют, — возразила Яна, внимательно взглянув на запись.

— Ладно, — сказал я, после минуты напряженных размышлений, — кажется, я понял в чем дело.

— И в чем же?

— Как нибудь потом… Спасибо, увидимся, — я быстро распрощался с заинтригованной до крайности Яной.

За ужином я рассказал Татьяне о намечающейся поездке на Оркус.

— Я поеду с тобой, — заявила мне она, еще, как следует, не дослушав, — давно пора взять отпуск. Мне, в отличие от тебя, Оркус нравится — и по работе и вообще…

— Ты не понимаешь, я же не просто так туда еду, а по делу.

— Да ты все время — по делу, можем мы хоть раз в жизни куда-нибудь вместе съездить. И потом, какие там у тебя дела? Этого Абметова повидать? Ну повидаешь — я ж мешать не буду. И не волнуйся, мне тоже будет о чем с ним поговорить.

— Это о чем же?

— А ты о чем?

— Тебе это еще рано знать.

— Ах так! Ладненько — будь по-твоему. Кстати, Йохан меня звал на симпозиум по планетарной археологии, и не на какой-нибудь дурацкий Оркус, а на Землю. Еще не поздно согласиться. Я-то думала, ты после болезни возьмешь отпуск, слетаем куда-нибудь вместе…

Мне стало совестно и я решил взять тайм-аут.

— Ну хорошо, я подумаю. А что, Йохан без тебя никак не может?

— Может — он сегодня днем улетел. И сказал, чтобы я его догоняла.

— А когда симпозиум?

— Через две недели.

— Чего же он тогда тебя не дождался?

— Он и не должен был дожидаться. Йохан — в оргкомитете, и ему положено там быть раньше остальных. Знаешь, ты как хочешь, но я начинаю собирать вещи! — заявила она.

Татьяна не на шутку обиделась. Она наморщила нос и приготовилась хныкать. Когда она хнычет, то становится похожей на маленького грустного ежика — и ей об этом хорошо известно.

— Ладно, ежик, не плач, — я погладил ее по голове и поцеловал в покрасневший носик, — придумаем что-нибудь, я обещаю.

Нужно было ее как-то отвлечь.

— Ты вчера мне про японских бабочек начала рассказывать, да уснула. Расскажи мне о них, ну пожалуйста, — попросил я ее.

— Что-то я не помню такого… ты меня ни с кем не путаешь? Когда это я тебе про бабочек рассказывала?

— Ты уже засыпала; и когда я спросил, у кого бывают бабочки, ты пробормотала что-то там про японцев.

— А, ну да… На самом деле, бабочки у кого угодно бывают.

— Давай, для начала, остановимся на японцах.

— Ну хорошо, японцы так японцы. Ничего особенного я тебе рассказать не могу, помню только, что бабочка у них — это символ легкомыслия, брака и семейного счастья…

— Отличный набор, — восхитился я, — и главное — очень последовательный.

— Нет, стоп, я кажется перепутала — это у китайцев — легкомыслие, а у японцев — любовь и брак. Или нет…, — она задумалась, — наверное так: одна бабочка — это ветреность и легкомыслие, а пара — это брак, семья и все такое. Давай сейчас глянем…

И она полезла в библиотеку.

— Ты что ищешь? — спросил я.

— Японские трехстишия, хокку, там про бабочек непременно должно быть… Во смотри, Кобаяси Исса написал…

Я посмотрел:

Порхают бабочки.

Я же по миру влачусь,

Словно пыль по дороге.

— Ясно? — спросила Татьяна.

— А что тут непонятного? Стой, вот на этот дай взглянуть, — я не дал ей закрыть страницу.

Потеряв крыло,

Бабочка бьется в пыли,

а у кошки — трофей.

Подписано: Тамака Таники.

— Хм, любопытная идея, — похвалил я, имея в виду связь со злополучным трехкрылым треугольником. Бескрылое легкомыслие — звучит не слишком осмысленно и непохоже, чтобы знак на груди у Номуры означал именно это.

— Бабочки и пыль — возрождение и смерть, вечные темы, — последовало объяснение для тупых. Я продолжал рассматривать текст, как вдруг вместо него появилась довольная Марго — компьютер решил, что Марго для нас важнее.

— Вы чего так уставились? — удивилась она.

— На твоем месте только что были стихи, — с укоризной в голосе объяснила Татьяна.

— На каком таком, моем месте? Ааа, на экране что ли? Ну извините… Не поздновато ли для стихов? — и она хихикнула.

— Для стихов никогда не поздно, — отрезал я.

— Про что хоть стихи?

— Про бабочек, — ответили мы хором.

— Ну вы даете… почитайте и мне, что ли, — попросила она.

Татьяна уполовинила Марго — так, чтобы стал виден текст.

— Марго, ты не возражаешь, если мы тебе правое ухо подрежем? — прокомментировал я Татьянины действия.

— Режьте, оно все равно великовато — не то что левое, — разрешила она. Татьяна зачитала ей про бескрылую бабочку.

— Тоскливые стихи вы читаете… — пошмыгав носом отозвалась Марго, — и зачем кошке такой трофей.

Никакой тайны из бабочек у меня не получилось, и я спросил ее напрямик:

— Марго, расскажи нам какую-нибудь историю про трехкрылую бабочку. Только не спрашивай, зачем.

Марго задумалась минуты на две, а потом выдала:

— Я где-то читала, но уже не помню где… Была такая история, произошла она давным-давно и, к тому же, на Земле. Одна путешественница гуляла где-то в тропиках — на Амазонке, по-моему. Сорвала она как-то раз цветок орхидеи и стала обрывать с него лепестки…

— А это еще зачем? — удивился я.

— Тогда так гадали, чет-нечет, понимаешь? У них цветы были вместо генератора случайных чисел. Ей нужно было выбрать, куда идти дальше, заблудилась она, одним словом. Так вот, на цветке сидела золотая бабочка и лепестки были тоже, золотые. Путешественница оборвала бабочке крыло — перепутала с лепестком. Бабочка оказалась очень мстительной. Когда путешественница, измученная долгой дорогой, уснула, бабочка подлетела к ней и убила… Вот такая трагическая история, — подвела итог Марго.

— Ты все напутала, — возразила Татьяна, — у Эверса немного иначе… Та путешественница коллекционировала бабочек и, найдя золотую бабочку, проткнула ее иглой. А дальше было примерно так, как ты сказала.

— Ну не знаю, — странно, но Марго не хотелось спорить, — вы просили, я рассказала… Я, собственно, по другому поводу звоню. Ты на симпозиум едешь?

— А тебя почему это волнует? — поинтересовался я у Марго. Она призналась:

— Так я тоже хочу, а туда только одно свободное приглашение осталось. Ну так ты едешь? — снова спросила она.

Татьяна вопросительно посмотрела на меня. Делать было нечего, и я согласился взять Татьяну на Оркус.