Мерзейшая мощь - Клайв Стейплз Льюис Страница 43

От этого решения ему стало легче. После всего, что он испытывал, ему очень хотелось стать обиженным мужем, разыскивающим жену. По дороге в Нортумберлэнд он выпил. Увидев на «Бристоле» вывеску института, он чертыхнулся было и прошел мимо, когда вспомнил, что сам он — крупный сотрудник ГНИИЛИ, а не сброд, который теперь сюда не пускают. Они спросили его, кто он, и сразу стали любезны. Заказывая виски, он чувствовал, что вправе отдохнуть, и сразу же заказал еще. Гнев на Димблов усилился, прочие чувства смягчились. В конце концов, насколько лучше и вернее быть своим, чем каким-то чужаком. Даже и сейчас… ведь нельзя всерьез принимать это обвинение! Так уж они делают дела. Уизер просто хочет покрепче привязать его к Беллбэри и заполучить туда Джейн. А что такого, в сущности? Не может же она жить одна. Если муж идет в гору, придется ей стать светской дамой. В общем, надо скорей увидеть этого Димбла.

Из ресторана он вышел, как сам бы это назвал, другим человеком. С некоторых пор и до последнего распутья человек этот появлялся в нем внезапно и побеждал на время все остальное. Так, кидаясь из стороны в сторону, пробивался сквозь молодость Марк Стэддок, еще не обретший личности…

— Прошу, — доктор Димбл отпустил последнего ученика и собирался домой.

— Ах, это вы, Стэддок! — сказал он, когда тот вошел. — Прошу, прошу!

Он хотел говорить приветливо, но удивлялся и приходу Марка, и его виду. Марк потолстел, стал каким-то землистым и пошловатым, что ли.

— Где Джейн? — спросил Марк.

— Я не могу вам сказать, — ответил Димбл.

— Вы не знаете?

— Я не могу сказать.

Согласно программе, именно сейчас Марк должен был вести себя, как мужчина. Что-то изменилось. Димбл всегда держался с ним очень вежливо и всегда недолюбливал его. Марк не обижался, он не был злопамятным; он просто пытался ему понравиться. Он любил нравиться. Когда с ним бывали сухи, он мечтал не о мщении, а о том, как он очарует и пленит обидчика. Если он и бывал нелюбезным, то лишь к стоящим ниже, к чужакам, заискивающим перед ним. В сущности, он уже был недалек от подхалимства.

— Я вас не понимаю, — промолвил он.

— Если вы хотите, чтобы вашу жену не трогали, — сказал Димбл, — лучше не спрашивайте меня.

— Не трогали?

— Да, — очень серьезно отвечал Димбл.

— Кто?

— А вы не знаете?

— Что такое?

— В ночь бунта ее схватила институтская полиция. Они ее пытали, но она убежала.

— Пытали?!

— Да, жгли сигарой.

— В том-то и дело, — поспешно заговорил Марк. — Она… у нее нервное истощение. Понимаете, ей померещилось…

— Врач, лечивший ожоги, думает иначе.

— О, Господи! — воскликнул Марк. — Неужели правда? Нет, посудите сами…

Димбл спокойно смотрел на него, и он умолк.

— Почему же мне не сообщили? — спросил он наконец.

— Кто, ваши коллеги? Странный вопрос. Вам виднее, чем они занимаются.

— Почему вы мне не сказали? Вы были в полиции?

— В институтской?

— Нет, в простой.

— Вы действительно не знаете, что в Эджстоу обычной полиции больше нет?

— Ну, есть какие-нибудь судьи…

— Есть полномочный представитель, лорд Фиверстоун. Вижу, вы не понимаете. Город захвачен.

— Почему же вы не связались со мной?

— С вами? — переспросил Димбл, и на один миг, впервые в жизни, Марк увидел себя со стороны. От этого у него перехватило дыхание.

— Я знаю, — начал он, — вы меня всегда недолюбливали. Но не до такой же степени!..

Димбл молчал, но Марк не знал причины. Много лет он укорял себя за то, что не любит Марка; укорял и сейчас.

— Что ж, — сказал Марк. — Говорить не о чем. Я хочу знать одно: где Джейн.

— Вы хотите, чтобы ее забрали в Беллбэри?

— Не понимаю, по какому праву вы меня допрашиваете. Где моя жена?

— Я не могу вам сказать. Она не у меня и не под моим покровительством. Ей хорошо. Если вам есть еще до этого дело, лучше оставьте ее в покое.

— Что я, преступник, или заразный? Почему вы мне не скажете?

— Вы сотрудник института. Они ее пытали. Они не трогают ее только потому, что не знают, где она.

— Если виноват институт, неужели вы думаете, что я это так оставлю? За кого вы меня принимаете?

— Я могу только надеяться, что у вас еще нет большой власти. Если власти у вас нет, вы Джейн не защитите. Если же есть, вы — то же самое, что институт.

— Невероятно! — вскричал Марк. — Ну хорошо, я там работаю, но вы же меня знаете?!

— Нет, — сказал Димбл. — Не знаю. Что мне известно о ваших мыслях и целях?

Марку казалось, что он глядит на него не с гневом, даже не с презрением, а с брезгливостью, словно перед ним какая-то мерзость, которую достойный человек не должен замечать. Марк ошибался. Димбл старался сдержать себя. Он изо всех сил старался не злиться, не презирать, а главное — не наслаждаться злостью и презрением.

— Тут какая-то ошибка, — снова начал Марк. — Наверное, полисмен напился. Я разберусь, они у меня…

— Это была начальница вашей полиции, мисс Хардкастл.

— Прекрасно. Что ж вы думаете, я это так оставлю? Нет, тут ошибка.

— Вы хорошо знаете мисс Хардкастл? — спросил Димбл. Марк молча кивнул. Он думал (и ошибался), что Димбл читает его мысли и знает, что он ни в чем не сомневается и совершенно беспомощен перед Феей. Вдруг Димбл заговорил громче.

— Вы можете справиться с ней? — сказал он. — Вы так далеко продвинулись? Что ж, значит вы убили и Хинджеста и Комтона. Значит, по вашему приказу схватили и избили до смерти Мэри Прэскотт. Значит, по вашему приказу воров — честных воров, чьей руки вы не достойны коснуться — забрали из-под власти судей и присяжных и перевели в Беллбэри, чтобы подвергнуть там унижениям и пыткам, которые у вас зовут лечением. Это вы изгнали из дому в болота и пустоши тысячи семей! Это вы скажете мне, где Плэйс и Роуди, и восьмидесятилетний Каннингем?! Если вы зашли так далеко, я не доверю вам не только Джейн, но и уличную собаку!

— Ну, что вы… — начал Марк. — Это просто странно. Я знаю, допущены какие-то несправедливости. Так всегда бывает, особенно вначале. Но неужели я должен отвечать за все, что пишут в желтой прессе?

— В желтой прессе! — воскликнул Димбл, и Марку показалось, что он вырос. — Какая чушь! Вы думаете, я не знаю, что институт держит в руках все газеты, кроме одной? А она сегодня не вышла. Печатники забастовали. Говорят бедняги, что не станут печатать статьи против народного института. Вам виднее, чем мне, откуда идет газетная ложь.

Как ни странно, Марк, долго живший в мире, где не знают милосердия, почти не встречал истинного гнева. Он часто видел злобу, но выражалась она в гримасах, взглядах и жестах. Голос и глаза доктора Димбла поразили его. В Беллбэри вечно толковали о том, что враги «поднимут крик»; но он не представлял, как это выглядит на самом деле.