Последний рыцарь короля - Нина Линдт Страница 43

Картина происшедшего была ясна: мать, видимо, перетащила его сюда, спасая от опасности, и пошла за вторым котенком, но, возвращаясь, не успела вскочить на дерево… Сколько просидел здесь этот малыш, сказать было трудно, и мы поспешили напоить его козьим молоком, оставшимся с завтрака. Малыши всегда восхищают: с ними хочется играть, общаться, их полюбить проще, чем взрослых. Поэтому он сразу всем понравился, и я захотела его оставить. Сразу же встала проблема имени.

– Назовите его Артуром, – предложил Вадик. – Получится, что он с нами путешествует!

– Что за чушь! Надо какое-нибудь другое имя, – сказала я, гладя котенка по голове.

– Тогда Вигенциторикс! – выпалил Вадик.

– Не паясничай! – Катя взяла у меня из рук котенка и погладила его. – Он вовсе не хотел тебя обидеть, малыш! Плохой дядя!

– Логарифм! – напрягшись, выпалил Вадик.

– Да ты что! – я пришла в ужас. – Никогда не любила математику, а ты хочешь обозвать логарифмом это красивое создание.

– Точно! – озарило Катю. – Мы ж лингвисты, так давайте его назовем каким-нибудь термином! Прикольно будет!

И тут, напрягая память, мы начали разбирать самые страшные слова из нашей непростой студенческой жизни.

– Неологизм! Вульгаризм! Антоним! Культя звука! Интонация! – выеживался Вадик.

– Синтаксис! Диалект! Говор! Заимствование! Инфинитив! Историзм!

– Историзм – прикольно, подошел бы по обстоятельствам, но не звучит.

– Тогда эллипсис! – предложил Вадик.

– Ты хоть знаешь, что это такое? – спросила у него Катя.

– Знаю, но забыл, – не растерялся Вадик. – Ладно, назови его Синтаксис, и дело с концом. Тем более, что на кис-кис похоже. Отзываться будет.

И мы назвали его Синтаксисом.

Второго июня мы свернули шатры и прибыли в порт, где наши вещи грузили на парусный корабль герцога.

– Как думаете, – держа на руках испуганного Синтаксиса, спросила Катя, – а Герцог д'Эсте найдет нас в Египте?

– Должен, – успокоил ее Вадик. – Он же поймет, что мы были вынуждены поехать вместе со всеми.

Герцог Бургундский, Вадик, остальные рыцари – все были при параде, одежда повторяла цвета их гербов, начищенные шлемы блестели на солнце, даже лошади заводились на корабль, накрытые попонами, на которых повторялся рисунок одежды хозяев.

Три больших королевских судна уже отошли от берега, когда мы закончили посадку. На одном из них был король со своей свитой. Королевские корабли носили названия «Сент-Эспри», «Мон жуа» и «Парадиз», что в переводе означало «Святая надежда», «Моя радость» и «Рай», а корабль герцога Бургундского назывался «Модена» – скромное, практически никому не понятное название. Только мне оно говорило о многом: Модена – это город, где родилась донна Анна. Значит, все эти годы после разлуки с донной герцог не забывал ее… Какая же, наверно, необычная была эта женщина, раз могла привлечь к себе такого благородного рыцаря, как Гийом Бургундский!

Когда перед нами раскинулось море, возглас восхищения не мог не вырваться у меня из груди: вокруг, большие и маленькие, плыли галеры и парусные суда. Их было около двух тысяч, и мы все уходили, словно стая величественных лебедей, за горизонт.

С соседних кораблей доносились приказы капитанов, все шли в одной эскадре, и совсем не чувствовалось, что мы едем воевать: такое ощущение, что все просто решили совершить прогулку по морю.

Катю мутило от крыс, шныряющих по палубе. Просто удивительно, как эти грызуны умудрились проникнуть на корабль в таком количестве. Успокоил Катю Вадик, произнеся вдумчиво:

– Ты, Кать, не переживай, ведь если кругом крысы, то значит, корабль еще плывет…

Катя не нашлась, что ему ответить, но охать при виде крыс перестала.

В предзакатный час все паруса с красными крестами окрасились в нежно-розовые и золотистые тона, корабли приняли облик молчаливых мифологических животных, сходство со зверьми придавали и причудливые носовые украшения, которые словно тянули за собой весь корабль, устремляясь вперед. Облака, рядами уходящие вдаль, были раскрашены в фантастические цвета: глубокий фиолетовый переходил в синевато-фиолетовый, тот – в дымчато-фиолетовый, голубой, потом в серый, потом вспыхивало золото, переходящее во все оттенки красного и затем снова возвращались фиолетовые тона. За угасанием неба можно было наблюдать бесконечно долго, и наша флотилия уходила вдаль, как будто взмывая к небесам, весла размеренно двигались по краям кораблей, словно крылья, и мы ускользали от реальности, скрываясь в неизвестность и легенду.

– «Армада уходит в небо», – словно прочитала мои мысли Катя, стоявшая рядом.

– Чем закончится этот крестовый поход? – спросила я Вадика. Тот пожал плечами.

– Не помню. Но, по-моему, ни один из походов не принес ничего Европе.

– Только бы они продержались, пока мы с ними. Если на нас нападут эти жестокие мусульмане, то не станут разбирать, кто есть кто, а поубивают всех, – Катя поежилась.

– Да подожди ты о мусульманах переживать, – добродушно сказал Вадик, – ведь не доплыли еще…

Катя метнула на него убийственный взгляд, но промолчала; облокотившись на фальшборт, она смотрела, как под кораблем с шорохом расходятся волны, как летают зигзагами чайки с криками, то поднимаясь, то падая вниз. Они охотились за пищевыми отходами, которые кок выбрасывал за борт.

– Так хочется сочинить стихи, послушать мелодию, нежную, как этот закат, – задумчиво прошептала я, с наслаждением позволяя ласковому вечернему ветерку, нагревшемуся за день, играть с волосами. Сама я куталась в теплый плащ, держась рукой за фальшборт. Корабль мягко качало, от свежего морского воздуха кружилась голова, глаза слипались.

– Посмотрите, – Вадик указал на небольшие лодки, сновавшие между кораблями: – сообщение у них более чем налажено.

– Плывут друг другу в гости, – улыбнулась Катя.

– А эта лодка направляется к нам, – Вадик указал на одну из лодок, с которой обменивался знаками боцман. Я сонно проводила взглядом скрывшуюся за другим бортом корабля лодку. Там ее, кажется, шумно встречали, но я не проявила любопытства. Великолепный пейзаж так завораживал, что просто не хотелось отрываться от него и вновь общаться с людьми. Достаточно было тех скупых фраз, которыми я обменивалась с друзьями; я не хотела вспоминать о том, где нахожусь, с кем, не хотела думать ни о чем другом, кроме того незабываемого заката.

Но шум приветственных фраз, голос герцога Бургундского отвлекали нас, и мы прошли вслед за Вадиком посмотреть на гостей.

Герцог, повернувшись ко мне, показался таким довольным и счастливым. На борт поднимались и наши знакомые, и те, кого мы видели впервые. Но радостный блеск, мелькнувший в зрачках седеющего льва, явно предназначался мне. Только позже я поняла, что впервые появилась перед ним с непокрытой головой, волосы развевались вокруг меня светлым ореолом, и герцог задумчиво наблюдал их парящий полет в слабом дыхании шаловливого вечернего ветра. В тот вечер герцог словно помолодел, и если бы не перец с солью в его волосах, я бы сказала, что передо мной стоял юноша. Впрочем, Гийому было тогда около тридцати семи лет, не больше, но тяготы жизни уже наложили на него свой отпечаток. Седина придавала его образу благородство, мудрость, величие. Он больше походил на короля, чем на его вассала.