Весы Лингамены - Роман Орлов Страница 42

— Ну что, братья, — высокопарно возглашал Штольм, старательно подражая интонациям моеверцев, — откажемся ли мы от машин желаний и кристалловизоров? Покажем ли, как сильны в вере своей?

Радуясь, что, вопреки ожиданиям, не пришлось долго мучиться с людьми Криадата, учёный пребывал в добром расположении духа и даже позволил себе небольшой импровизированный концерт, что, надо заметить, всё-таки не каждый день с ним происходило. Не все, однако, были склонны шутить. Наше хихиканье и сопенье прервал отдающий плохо завуалированным сарказмом голос Даримы:

— Я лучше один раз от дальнейших перерождений откажусь, чем в каждой новой жизни прогресс буду отрицать!

— Ну да, поёрничали — и хватит, — заметил Штольм, тут же сдёрнув свою лицедейскую маску, которая ему, прямо скажем, не очень-то и шла.

— Итак, — продолжил учёный уже серьёзно, — что изменилось с прошлого нашего собрания? Мы тогда, помнится, предполагали, что все потрясения уже позади.

— Да, а тут Свидетели нагрянули, — вставил я, — заселили весь город.

— Непонятно было, чего от них ждать, — сказал Гелугвий и, разведя руками, добавил: — Но нашей работе, по правде-то говоря, они уже никак не помешали.

— Да-да, в том и дело, что нет, — согласился Штольм. — Для нас всё встало с ног на голову в тот день, когда Ящер у внутренних побывал. А то, что там теперь ещё несколько сотен поселилось, уже не сильно меняет…

— Кармопроцент? — подхватил Гелугвий.

— Да, и процент и…

— Но постойте, коллеги! — мягко вмешалась Лингамена. — Вы же не бросите начатое дело? Мне хотелось бы внедрить новые алгоритмы. Они умеют адаптироваться к быстро меняющейся среде.

— Я с радостью вольюсь в этот проект! — воскликнул Штольм. — Мы ведь снова будем считать наш… новый город? Хотелось бы только узнать детали.

— Сегодня же расскажу, — пообещала Лингамена и с надеждой оглядела остальных. — Ну а вы? Будете участвовать? — спросила она меня, Гелугвия и Дариму.

— Я вас понимаю, — растягивая слова, начал Гелугвий. — И я… хотел бы… Но… как я, кажется, говорил ранее, у меня созрел собственный план работ по просчёту… там не совсем новый город, нет… Но можно я введу всех в курс дела немного позже? Хочу занять для своих целей пустующий зал номер пять — если никто не нуждаётся в нём, конечно. Совет уже разрешил использовать дополнительные мощности — как и предполагал Ящер, кстати.

— Когда ты только всё это успел, голубчик? — со странной интонацией промолвил несколько опешивший от услышанного Штольм.

Взгляды двух учёных встретились. Нотки удивления, немой укор, отблески грусти — и ещё многое, невидимое со стороны, скрестилось в них. Эти люди давно работали бок о бок, поддерживая друг друга во всех начинаниях и заменяя один другого, когда это требовалось. Но сейчас оба они хорошо понимали, что пути их — временно или навеки — разошлись, и перед каждым из них лежало своё собственное, непаханое поле возможностей.

— Месяц, Штольм! — не выдержал, наконец, мягкосердый Гелугвий. — Мне нужен всего месяц. Я должен это попробовать.

Укоризна тут же оставила взгляд Штольма, и тот молча кивнул коллеге.

— Ну а ты чем собираешься заняться, Минжур? — спросила Лингамена, когда немая дуэль двух давних коллег, наконец, завершилась. — Неужели тоже уйдёшь в стан собственных разработок?

— С новыми идеями у меня пока не так богато, как у коллег, — усмехнулся я, живо припомнив пачку разработок нового вычислителя, которой мы с Даримой игрались в тот памятный вечер перед нашим путешествием. — Так как мы только что узнали, что Гелугвий пока решил действовать один, скорее всего, буду помогать вам со Штольмом, если моя помощь ещё востребована.

— Конечно, востребована! — произнесли в один голос Штольм с Лингаменой, а мне, не скрою, стало очень приятно.

— А ты, Дарима, — улыбнулась девушке Лингамена, — ведь не оставишь нас?

— О, я буду везде, где требуется советник по религиозным вопросам! — с чувством произнесла Дарима. — К тому же, ИКИППС мне давно уж как дом родной.

Так собрание икиппсовцев подошло к своему логическому завершению. Последние события заставили нас разойтись по своим выдуманным углам, а мне, не имея даже своего, пришлось притулиться туда, где намечалось хоть что-то интересное. «Но это не так уж и плохо, — решил я. — Ведь наступает новая эпоха».

Из всех сотрудников ИКИППСа за последнее время изменения заметнее всего коснулись жития Гелугвия Буро, и именно о нём рассказывается в этой главе. С того памятного дня, как все мы ненароком заглянули под Колпак, жизнь каждого икиппсовца тем или иным образом трансформировалась, но больше всего это отразилось на жизни нашего чувствительного учёного. Как читателю уже хорошо известно, он потерял покой, впервые в жизни испытав сердечную привязанность к женщине. Бессонными ночами он всё думал и размышлял, пытаясь найти решение этой проблемы. И если с нахождением нужных для работы алгоритмов учёный обычно справлялся, то с чувствами к Наланде он вдруг оказался в совершенно незнакомой ситуации и толком не представлял, что нужно делать. Единственное, что пришло в его светлую голову — это решить проблему привычным, то есть научным путём.

Дерзкая идея просчёта текущей кармы на малом отрезке пришла ему ещё накануне обнаружения Ящера. То были дни скачков кармопроцента, и учёный измыслил нечто, до поры хранившееся глубоко внутри его заповедных пространств. А дальнейшие события и знакомство с Наландой только подстегнули его твёрдое намерение реализовать задуманное. Гелугвий усмотрел в этом единственную возможность разобраться в своих чувствах и нащупать нити, которые через века — а в этом у него не было никакого сомнения — вели его к Наланде. А уж на фоне явного провала пятидесятилетнего эксперимента новая задумка выглядела вдвойне привлекательной. При этом Гелугвий, будучи прирождённым романтиком и даже глашатаем мира чувств, оставался серьёзным учёным. Смелые мечты об успехе его нового детища не затмевали ему действительность: он прекрасно понимал, что, раз уж даже в закрытом городе они достигли лишь тех пресловутых 55%, то нет никакого смысла браться за просчёт постоянно меняющегося мира. Но вся соль нового проекта была в том, что просчитываемые цепочки событий не уходили вглубь веков, а ветвились в обозримом будущем. Гелугвий решил найти все одношаговые ниточки в течение всего нескольких минут, вырванных из реальности. Да, он понимал, что без связи с более отдалёнными по времени событиями картина предстанет неполной или даже ложной, но зато появится шанс выявить предсказуемость событий на коротком участке времени — примерно как конвейерных в микропроцессорах вычислителей древности.

Так, оставив на месяц общие задачи института, учёный полностью погрузился в свой собственный проект и практически ни с кем не контактировал. Мама, к которой Гелугвий был крепко привязан с самого детства, сейчас уехала в загородный дом, и ухаживать за беспомощным в быту человеком стало совершенно некому. Беспомощным Гелугвий был не потому, что физически не мог ничего делать, а потому, что постоянно витал в каких-то своих фантазиях, то научных, то романтических. Вот и сейчас бродил он по полу, на котором тут и там виднелись разработки алгоритмов и чертежи его новой машины для распараллеленных вычислений кармопроцента. Повсюду валялись листочки бумаги с нацарапанными на них в спешке формулами, а одежда и всяческий домашний скарб являли собой образцовый беспорядок, и вкупе грозились дорасти до воплощения совершеннейшего хаоса. Да-а! Если бы Гелугвий Буро жил в прошлые века, его жилище бы давно заросло грязью, и как говаривала его замечательная бабушка, которую он едва помнил, превратилось бы в «рассадник крыс и крокодилов». Но на счастье, людям 32-го века ни о чём подобном заботиться уже не приходится: в любом доме есть один-два робота, которые убирают и следят за всем остальным. Даже если вы забыли приготовить еду, робот услужливо предложит вам обед — именно в то время, когда вы обычно принимаете пищу. Беда только в том, что Гелугвий совершенно не замечал, что после уезда мамы он постоянно ест одно и то же: утром яичница с растительным беконом и стакан молока, а вечером чай с большой горкой шоколадных конфет. На этом ассортимент «здорового питания» учёного и заканчивался, и немудрено — он сам, недолго думая, когда-то вбил эту программу в робота, и тот и «мысли не допускал» предложить хозяину что-то иное!