Судьба и другие аттракционы - Дмитрий Раскин Страница 42

Снова в космосе. Космос как способ бегства? Мне вспомнилось, у Достоевского персонаж с воображением рассуждает, что если бы он совершил какую-то невероятную мерзость на Луне, на другой планете и вернулся б на Землю — его сжег бы стыд за то, что было там, на Луне? Как— то примерно так, надо будет посмотреть в «библиотеке» (у нас все книги, что выходили на земле с XIV по XXII век на полусотне дисков).

А мы тогда были уже от планеты Гирэ на расстоянии, в двести тысяч раз превышающем удаленность персонажа Достоевского от Луны.

Процесс адаптации к искусственной гравитации корабля прошел неплохо — гораздо легче, чем в первый раз.

— У «искусственного» есть свои преимущества перед земным тяготением, — шутит Стоя.

— Безусловно, — подхватываю я, — если б на Земле этак, нажал кнопочку и яблоко вообще не упадет на голову Ньютону. (Мы иногда в самом деле развлекались: повернешь рычаг и Стоя с трудом отрывает от столика чашку кофе.)

— Что же, приступим, — Марк открывает «совещание». — Из всех планетных систем, обнаруженных нами в этом замечательном звездном скоплении, — если б он знал тогда, насколько оно «замечательное», — мы реально сумеем обследовать только три. И еще к трем пошлем свою автоматику. Выбор определен местоположением, то есть мы начнем с ближайших к нам звезд.

— Ими и закончим. — Стоя язвит чисто механически, по привычке.

— Ресурс экспедиции — десять-двенадцать лет. — Марк говорит то, что знает из нас наизусть каждый. Говорит то, что уже говорил здесь бессчетное множество раз. Видимо, он считает, что сама «повторяемость», банальность должны успокаивать нас. — С учетом прожитого на Гирэ, — он произносит название планеты теперь уже спокойно. Не подчеркнуто спокойно, а просто спокойно, без сбоя дыхания, без учащения пульса. — Нам осталось восемь лет полета (должен быть небольшой запас, вдруг мы увлечемся чем-нибудь на одной из планет). Восемь здешних лет. Если опять же добавить сюда наше время на Гирэ — это будет равняться ста земным годам. А потом выходим из скопления, — мы, конечно же, не знали тогда, что его прозвали «Медеей», — ложимся в анабиоз, — сто лет пролетят незаметно. — Марк усмехается. — «Как один день». И вот уже «Земля, здравствуй!» Почести, отчет перед НАСА и все такое.

— Надеюсь, там все на своих местах, — мрачно кивает Стоя.

Мы всё так еще и не знаем, почему у нас нет связи с Землей.

Но мы (только не сразу поняли это!) привыкли к отсутствию связи. Оказывается, можно! А у нас так и не появилось ни одного более-менее логичного объяснения. В пандемии, нашествия инопланетян или космические катастрофы мы не верили. Земля покинута нами в век оптимизма и некоторого (как я теперь понимаю) преувеличения земных возможностей. Пандемии бывают только в исторических книгах и фантастических фильмах. Метеорит или же астероид давно уже перестал быть катастрофой — только лишь обстоятельством. Инопланетян, теперь мы уже точно знаем, нет. За исключением гирэ. (Здесь все-таки что-то переворачивается у тебя внутри.) Марк видел, точнее, пытался видеть в том факте, что мы привыкли к отсутствию связи с Землей, некий позитив. Что-то вроде: научились жить в ситуации необъяснимости. Сейчас, мне представляется, в этом было мужество Марка, а тогда это казалось фальшью. Но мы действительно жили, продолжали свое в «необъяснимости», хотя чувствовали, что и за это еще предстоит заплатить.

— Таким образом, — продолжает Марк, — мы вернемся на Землю через триста лет после старта. Интересно, мои потомки сумели приумножить мое состояние? У них было время.