Книга сияния - Френсис Шервуд Страница 42

— Здесь жарко как в аду, хотя мне никогда не бывает жарко, — сказал император. На нем был плащ из лучшей персидской парчи — серебристой, расшитой золотым переливчатым шелком. Под плащом был камзол из фиолетового шелка, украшенный золотой вышивкой в форме крупных листьев и декоративных полосок. Короткие брюки императора, в тон плащу, который он носил во время первой аудиенции алхимиков, были цвета королевского пурпура — кстати, их сшила Рохель. На чулках красовались кисточки из красной нити. На голове у Рудольфа покоилась бархатная шапка в стиле британского короля Генриха VIII; украшенная брошью с гигантским изумрудом, она делала императора похожим на пекаря.

— Здесь постоянно должно быть жарко, ваше величество, — ответил Келли. — Чтобы достичь небес, огонь должен гореть неистово.

— Уже почти май, — хмыкнув, заметил император.

— Да, — защебетал Келли, — весна, прекрасное время…

— Так как насчет бабочек?

— О бабочках, ваше величество, мы весьма серьезно заботимся. Только самые благородные или даже королевские, нет-нет, самые императорские из рода бабочек подойдут для нашего исследования, — выпалил Келли.

— Нам нужно больше слоновьего порошка, ваше августейшее величество, — заметил Ди. Рецепт включал в себя слоновий порошок, черепашьи когти и сок долгоживущих дубов.

— Слонов задешево не купишь, — заметил император.

— Жизнь драгоценна, — отозвался Келли. — В смысле… ваша жизнь драгоценна.

По углам алхимической лаборатории были распиханы контейнеры со всевозможными отвратительными животными, живыми и мертвыми.

— А змеи — они здесь зачем?

— Мы используем их кровь, ваше величество. — Келли явно понравился вопрос императора. — Видите ли, кровь змеи холодна и не разогревается, если только змея не выползает на солнце.

— Терпеть не могу крови.

— Я тоже. Но ради вечной жизни — вашей вечной жизни, — я приучу себя любить все, что будет необходимо для нашего эликсира.

— Саламандры и рубленые тритоны — еще понятно, но сушеные летучие мыши? — Император указал на один из открытых ящиков. Точь-в-точь куча черных перчаток, к которым кто-то пришил сероватые головки с клыкастыми пастями.

— Летучие мыши, ваше величество — незаменимый компонент множества самых разнообразных снадобий, — голос Ди стал мягким как шелк. — Летучие мыши и змеи, жабы, болиголов, наперстянка, мышьяк, ртуть. Чтобы посрамить смерть, мы должны обратить ее оружие против нее самой.

— А, понятно, понятно.

Император ненавидел загадки, но объяснения алхимиков казались достаточно ясными. Все очевидно, не без доли метафизики, но это подобно специям, которыми приправлено обычное блюдо.

— Попытаюсь описать вам алхимический процесс, ваше величество… — Теперь голос Ди гремел как гром, что соответствовало задаче. — Итак, трансмутация. Видите ли, неблагородные металлы в золото обращает не просто тепло, но скорее добавление или применение того, что зовется философским камнем, великой квинтэссенцией.

— Сперва мы, разумеется, опробуем эликсир на бабочках, — отозвался император, — а затем на Вацлаве.

— Но я не хочу жить вечно, ваше величество, — спешно вмешался Вацлав. Он стоял рядом с императором, стараясь держаться подальше от змей.

— Ты хочешь умереть, Вацлав? — спросил император.

— Только не сейчас, ваше величество.

Вообще-то Вацлав, понятное дело, не отказался бы жить вечно, но только если бы вместе с ним вечно жили его жена и дети, а также все, кого он знал и кого не знал, — в общем, весь мир. «Хотя, — недоумевал он, — где тогда взять место, чтобы рождались новые дети?» Но, как бы то ни было, Вацлав не хотел пережить своих детей. Как пережил свою первую дочь Катрину. Пока она болела и умирала, Вацлав молился, чтобы Господь забрал его вместо нее. Порой Вацлав боялся, что Бог на самом деле Само Зло, Король Эрл или Ночная Ведьма, что таились за углами, на дне колодцев, во мраке ночи приходили забирать детей.

— Мы опробуем его на бабочках, затем на Вацлаве, затем еще на целом ряде испытуемых.

— Ты хотите потратить бесценный эликсир на такую жалкую персону, как я, ваше величество?

— Самую малость, Вацлав. Просто чтобы убедиться, что он никого не убьет.

— Не беспокойтесь, — с улыбкой бросил Вацлаву Келли.

— Да, и вы тоже отведаете своего эликсира, — добавил император.

— О, безусловно. Мы, подобно хорошим поварам, частенько поднимаем ложку ко рту.

— А он что здесь делает? — осведомился император, указывая пальцем на Карела, прикорнувшего у печи. — Может, ему лучше кости и тряпье собирать?

Рудольф подошел к Карелу и пнул беднягу прямо в пах.

— Вацлав, быстро отнеси этого увечного бездельника и негодяя на его проклятую телегу.

— Ваше величество, — запротестовал Карел, — у меня сейчас перерыв на ужин.

— Уберите его с глаз моих.

Карел протянул руки к Вацлаву, тот поднял его и понес вниз по лестнице Пороховой башни.

— Негоже дразнить императора, — укорил Вацлав старьевщика.

— Послушай, Вацлав, — шепнул ему в ухо Карел. — Я рад, что нам выпала возможность переговорить. Отец Тадеуш и трое братцев-пьяниц — хозяева амбара, где я держу Освальда, — собираются подбить толпу и сжечь Юденштадт. Мы должны их остановить.

Вацлав почувствовал, как у него слабеют руки, и едва не уронил Карела на каменный пол.

— Не может быть.

— Это правда. Я сам слышал, как они сговаривались в «Золотом воле».

— А рабби Ливо знает?

— Знает. Видел, какого голема он сотворил? Но голема будет недостаточно.

— Славный денек, — громко произнес Вацлав, заметив стражников. — И Освальд, по-моему, отлично выглядит. Привет, старина Освальд.

— Да-да, — с готовностью согласился Карел, — денек просто чудесный.

— Пусть Господь тебя не оставит, друг мой, — сказал Вацлав.

— И тебя, мой благородный друг.

Вацлав помахал Карелу, вернулся к Пороховой башне и с озабоченным видом поднялся по лестнице.

— А бабочки, ваше величество, — как раз говорил Ди, — должны быть из самых прочных коконов, самые жирные. И меду, которым мы их станем кормить, надлежит быть наилучшим.

— Я могуч, — вдруг произнес император, делая шаг вперед, скалясь и демонстрируя несколько жалких обломков, которые остались вместо зубов.

— О да, вы весьма могучи.

«Как вышло, — думал Келли, — что этот человек, столь любящий разные изобретения, безмерно самовлюбленный и сверх меры богатый, не удосужился вставить себе новые зубы».

— Непросто будет сохранить их живыми во время путешествия, — сказал император. — Это я про бабочек.