Белый свет - Руди Рюкер Страница 42

Она оторвала взгляд от свечи и с улыбкой посмотрела на меня.

– Получилось, – сказала она.

– Что?

– Просто я заставила тебя появиться. Я вытащила тебя из пламени.

– ШТУЧКА, – добавила свеча.

Кэти потрепала меня по колену.

– Я уже тут довольно давно, – сказала она. – Я надеялась, что ты появишься.

– Воссоединение, – сказал Синусоид. Он поднялся и поставил пластинку. У них был маленький проигрыватель и три поцарапанных диска без конвертов. Заиграла вторая сторона «Изгоя на Главной улице». Знакомая музыка дала мне чувство благополучия. «Я спрятал колеса в ботинок», – пел Джаггер.

Спек зарядил и разжег бонг. Он поставил бонг на стол и склонился над ним, всасывая дым. Когда он еде" лал выдох, очертания его тела стали ярче и потеряли четкость.

Он сжался в шар белого света и несколько секунд парил неподвижно. Затем свет стал приобретать краски, шар отрастил протуберанцы, потом свет стал меркнуть, и снова перед нами стоял Спек, демонстрируя в кривой улыбке свои желтые зубы.

– ОТДАЙСЯ, – сказал бонг, и я склонился над ним, припав губами к отверстию. Я втянул дым. Область моего сознания стремительно ужалась до точки. Передо мной раскрылась мандала. Я с жужжанием сновал взад и вперед и падал в налитый нектаром центр. Я завис в нем на мгновение, а затем – бесшумный взрыв. Я устремился из этого центра, наливаясь, словно сосок презерватива, зажатого в…

– НУ ТЫ, – окликнула меня кушетка, когда я снова свалился на нее. Было мгновение, когда я проник; насквозь! В центр.., мгновение, когда я оказался способен увидеть Единого, Абсолют, понять, что ДА – это то же самое, что НЕТ.., что Все – это Ничто…

И после этого пришлось возвращаться назад. Просто вот так. Было что-то в этом сдвиге из полного озарения к обычному сознанию, что показалось мне подлинным ядром моего опыта. Что-то такое в перемещении сквозь эту грань. Сквозь интерфейс между Одним и Многим, между бытием и становлением, между смертью и жизнью, между "с" и алеф-одним…

Кэти приложилась к бонгу, сжалась в световой шар, отскочила. Потом настала очередь Синусоида. Он явно был большим любителем. Пока он длительно вдыхал, маленькая чашечка трубки вспыхивала и шипела: «СЧАСТЛИВЧИК».

Синусоид превратился теперь в комок света, но не столько сферический, сколько гантелевидный. Когда он вернулся, его оказалось два. Он был таким худым, что они оба уместились в одно кресло.

– Черт побери, Син, – сказал Спек. – Одному из вас придется уйти. Я вас двоих не потяну.

– Не горячись, – заявил один из Синусоидов.

– Мы завтра пробежимся, – добавил второй.

– ПОГНАЛИ, – понукал бонг. Чашечка выгорела.

– Что за травка? – спросил я.

– Они называют ее дурман-травой, – сказала Кэти. – Она растет по всей этой горе – Горе Он?

– Милях в пятидесяти отсюда есть туннель, – медленно и без всяких интонаций произнес Синусоид. – Прекрасное большое поле травки. Только-то и надо, что доехать туда и прогуляться на ту сторону.

– Божий Эскадрон вас не тревожит? – Я представил себе обычный сценарий «Наркоделы против федералов».

– Кто-кто? – У Кэти и Синусоидов был такой вид, словно они не знали, о чем я говорю.

– Да знаете вы. Личная армия Боба Титера.

Спек рассмеялся своим одышливым смехом и выплюнул густой комок мокроты.

– Эти клизмы. Да их едва десяток наберется.

– А я думал, что Титер управляет этим городом. Он сказал, что построил его двадцать пять лет назад.

Стена у меня за спиной фыркнула: «НИ ХРЕНА».

– Ты про мужика с большой головой? – вставил один из Синусоидов. – У него пара храмов? – Я кивнул, и он состроил презрительную гримасу. – Пхы! Это для стариков. Все еще надеются увидеть Святого Пениса и жемчужные врата. – Он принялся набивать чашечку бонга. – Дьявол, я вижу Бога каждый раз, как ловлю кайф. Только и разницы, что нельзя остаться там. Как только весь побелеешь, становишься таким же, как их Бог. Но всегда куда-нибудь возвращаешься.

– А что, если не вернуться? – спросил я разжигающего трубку Синусоида. – Что, если просто остаться там? С Единым?

Синусоид, с которым я разговаривал, снова превратился в шар света, а его близнец поспешно схватил бонг.

– Никакой разницы, на десять секунд или навсегда, – быстро проговорил он, прежде чем приложиться ртом к бонгу. Едва он успел перевоплотиться в световой шар, как первый Синусоид вернулся и прикончил трубку.

– Хорош свинничать! – крикнул Спек и бросился через стол, чтобы схватить бонг. Из него вырвалось переливчатое пуканье, а его стул скрипнул: «ТРУБАЧ».

Услышав такое, Спек и Синусоиды расхохотались, как маньяки. Я с трудом усваивал все это.

– Прогуляемся немного? – шепнул я Кэти. Она кивнула, и мы встали. Я все еще держал свою книгу. – Я думаю, мы выйдем подышим воздухом, – сказали.

Спек склонился над своим рабочим столом.

– – – Как угодно. Захватите сигарет и упаковку.

Мы вышли, а ступеньки пробормотали: «ВСЕ ПУТЕМ».

– Ты это слышала? – спросил я Кэти. – Ты слышишь, как все здесь все время разговаривает?

– БЕЗ БАЗАРА, – громыхнул мусорный бак.

Кэти кивнула.

– Как эти карамельные сердечки на Валентинов день.

Не много в них смысла.

Снова настал вечер, и мы несколько минут шли молча. Асфальт все еще был теплым после жаркого дня.

Моим босым ногам было приятно.

Кэти была одета в свободное платье, сшитое из индейского покрывала, и едва доставала мне до плеча. Она выглядела совсем не так, как я ожидал. Она не была уродиной или страшилой, но и красивой она тоже не была.

И все же ее щеки были симпатично округлы, а глаза ее были похожи на мои. Ее жирная кожа почему-то привлекала меня. Кушетка пообещала, что «ОНА ДАЕТ».

Она почувствовала мой взгляд и с некоторой враждебностью посмотрела на меня.

– В чем дело? – спросила она. – Не совпала с твоими фантазиями?

– ГОРЯЧАЯ ШТУЧКА, – зловредно хмыкнул фонарный столб.

Я смутился и растерял слова.

– Я.., я просто не знал, как ты выглядишь. Ты прекрасно выглядишь, просто отлично. – Я неуклюже обнял ее. У нее была стройная, гибкая талия. – Что случилось с чайкой? – спросил я через минуту. – Что было после того, как мы расстались?

– Я полетела к этому заливу, ну, ты знаешь. – Я кивнул, и она продолжала:

– Там были всякие разные.

Вроде чудовищ. Они все время ныряли и выныривали. А других чаек там не оказалось, и я полетела через море одна. Оно было изогнутым.