Заклинатель четырёх стихий - Дмитрий Шатров Страница 42

Яичница-болтунья с жареным салом и свежий хлеб со сливочным маслом. Беспроигрышный вариант, сколько бы человек ни предстояло накормить. Большущая сковорода вскоре зашкворчала жёлто-белым роскошеством с прозрачными ломтиками сала. В воздухе расплылся неповторимый аромат. На столе уже стояла миска с маслом и лежала половина каравая. Травяной отвар, разлитый по чашкам, источал запах свежей мяты. Довершала картину крынка с липовым мёдом. Завтрак готов. Кликнув Аларока, Эдик разделил яичницу на порции и занял своё место.

Процесс принятия пищи отнял от силы минут пять времени, но всем удалось налопаться от пуза. Хотя это только на пользу. Недаром завтрак считается главной едой за целый день. Завтрак съешь сам, обед раздели с другом, ужин отдай врагу. Из этой оперы. Но последняя часть утверждения всё же спорная. Ни к чему врагам что-то давать, кроме сочных люлей.

Как бы там не было, пора и в путь отправляться. У мужиков дорога сюда заняла два дня с короткой ночёвкой. Эдик рассчитывал управиться за светлую часть суток. Для этого одна из крестьянских лошадок была выделена Дробышу в качестве верховой. А сам староста взялся выполнять роль проводника при молодом волшебнике. Остальные члены делегации должны были сопровождать лошадей пешим ходом, как успеют. Им можно было не торопиться.

Пока крестьяне седлали лошадей, Аларок позвал ученика и скрылся вместе с ним в пещере. Через несколько минут сало ясно для чего. Эдик вышел обратно совершенно другим человеком. Замшевые бриджи заправлены в высокие новые ботфорты. Поверх белейшей шёлковой рубахи с отложным воротником и манжетами – бархатный камзол с тёплым подкладом. И хотя во всех доступных источниках утверждается, что волшебнику латы только мешают, Аларок заставил Эдика надеть броню. Магистр справедливо рассудил, что лёгкая кираса, наручи и полушлем с длинным пером лишними совершенно не будут. Мало ли как события могут повернуться. В одежде преобладал радикальный чёрный цвет. Чернённые же доспехи украшала искусная чеканка. Из оружия – неизменные секиры за спиной, на поясе набор из трёх метательных ножей и кинжала.

Была ещё одна цель, которую преследовал Аларок. Что ни говори, а широтой взглядов в Аркенсейле мало кто отличается. Таких, как магистр можно по пальцам пересчитать. И все они слывут чудаками, по меньшей мере. Поэтому раз случился шанс, обзавестись Эдику собственным замком и подданными, так и выглядеть он должен соответственно. Что тут же и подтвердилось. Едва Эдик в новом наряде шагнул из дверей, мужики охнули, заломали свои смешные шапки и согнулись чуть ли не в земном поклоне. Средневековье, как оно есть. Чтоб ему пусто было.

Эдик, отыгрывая роль, важно кивнул в ответ, а потом весело улыбнулся и пошёл надевать сбрую на Штопора. Витязь на сером козле. Можно поспорить, что даже здесь такого ещё не видели.

Конечно, отправляться в поход в новой одежде и ненадёванных ни разу сапогах было слегка опрометчиво. И кровавые мозоли можно набить, и натереть может в самых неожиданных местах. Вот только деваться некуда. Отчаянные времена требую отчаянных решений. Владетельный вельможа по-другому выглядеть не должен. Тем более,  благородный защитник сирых и убогих. Впрочем, на крайний случай, магистр положил в седельную сумку целительную мазь. Ту, которой ожоги лечили. Универсальное средство, от всего помогает.

Немного скованно, но от этого не менее сердечно попрощавшись с учителем, Эдик вскочил в седло мархура и тронул поводья своего скакуна. Лошадка Дробыша затрусила следом. Его попутчики тоже не стали дольше задерживаться. Площадка перед пещерой опустела, словно никого здесь и не было. А часа через четыре Аларок начал седлать шипохвоста для дальнего и долгого перехода. Конечная цель его поездки сомнений не оставляла. Магистр не собирался бросать своего ученика без присмотра.

Переход по горным тропам вскоре начал напоминать Эдику глупый анекдот про Василия Ивановича Чапаева. Точнее, про то, как Петька решил написать книгу про своего лихого командира. «Василий Иванович сел на коня. Тыг-дыг, тыг-дыг, тыг-дыг… Василий Иванович слез с коня». Собственно, и всё содержание этого произведения. Сейчас Эдик себя ощущал приблизительно на сто пятьдесят третьей странице этих «тыг-дыгов». С единственной разницей, что Дробыш вносил некоторое разнообразие в путешествие и не затыкался ни на минуту.

Староста Троеполья оказался из той породы говорливых людей, для которых собеседник нужен лишь как статист. Как носитель пары ушей. Крестьянину было абсолютно наплевать интересна ли тема разговора слушателю и какую у него вызывает реакцию. Такие люди обычно останавливают пытающихся вежливо улизнуть от назойливого говоруна и продолжают накидывать бесполезной информации. Поначалу Эдик пытался включиться в диалог и даже вежливо кивал, обозначая внимание. Но вскоре масса подробностей сельской жизни переполнила его черепную коробку и замкнула мозг накоротко.

– У мельника давеча свиноматка опоросилась. Семнадцать поросят. Вот ведь прибытка привалило. Мне бы так, – вещал Дробыш с оттенками зависти в голосе. – Но ведь нет. То шесть, то восемь. Самое многое – десяток, да и то трое сдохли.

Эдик заставил мархура идти быстрее и тут же услышал, как крестьянская лошадка чаще зацокала копытами. Попутчик решил не отставать, рассудив, что увеличение дистанции помешает молодому волшебнику расслышать некоторые подробности.

– А у кузнеца на прошлой неделе дойная корова пропала, – на этот раз явственно прорезались нотки удовлетворения. – Такая беда. Полтора ведра молока за одну дойку давала. Больше всех в деревне.

Вот уж действительно: не жаль, что своя корова сдохла, жаль, что у соседа живая. Достаточно один раз взглянуть на Дробыша, чтобы удостовериться в справедливости этого высказывания.

– А пастух у нас пропойца редкостный. У него то телёнок пропадёт, то волки овцу зарежут, а то и вовсе заснёт и стадо потеряет. Приходится чуть ли не всей деревней искать до самой ночи.

Эдик обречённо выдохнул и направил своего скакуна прямо в про́пасть. Ближайшие камни взмыли в воздух, и козёл бодро поскакал по Каменной Тропе. Вслед полетели восторженные и нечленораздельные крики старосты.

– О, молодой барин – могучий волшебник. Теперь мы под надёжной защитой, – вопил Дробыш, поражённый увиденной картиной.

Крестьянин употреблял другое слово, но мозг Эдика искал аналогии и воспринимал именно так. Барин. И придётся покривить душой, если сказать, что ему было неприятно подобное обращение. Толика тщеславия нашла приют и в его душе.

Скорняк – бабник. Гончар – скареда. Повитуха – стерва. Репа в этом году уродилась, как никогда раньше. У ткачихи старшая дочь гулящая – позор для всей семьи. Урожаи, приплоды, надои… Брюква, свёкла, морковь… Молоко, сметана, масло… Куры, гуси, индюки… Тема обрастала всё новыми и новыми деталями. К середине дня Эдик знал столько, будто прожил в этой деревне всю свою жизнь.

Дорога превратилась в абсурдную гонку. Парень использовал все доступные ему преимущества, чтобы максимально оторваться от Дробыша. Мархур то убегал вверх по обрывистым склонам, то прыгал по парящим камням. Но заканчивались все эти попытки всегда одинаково. Крестьянин догонял своего попутчика, и вербальная пытка продолжалась с новой силой.