Чары Мареллы - Андрей Богданов Страница 42

– Как это понимать? – обратился к старухе взбешенный поэт. – Мой дом – моя тюрьма?

– Выходит, что так. – Мари поднялась из кресла и подошла к мужчине. – Не хочу, чтобы вы считали, будто я имею что-то против вас конкретно – это не так. Вы мне даже очень симпатичны. Но Карл мне нужен с незамутненной головой, а общение с вами может сбить его с нужного пути.

– Вы хотите сказать: с пути, который нужен вам?

– Ну, боже мой, конечно, и мне в том числе. У меня создается такое впечатление, будто вы заранее признали мою скромную особу виновной во всех смертных грехах только потому, что не понимаете, чем и по какой причине я занимаюсь. Вы, уважаемый, по какой-то причине относитесь ко мне с предубеждением, лишая права на личную жизнь. Но я еще раз повторяю: это не то, что вы думаете. Я лишь хочу вернуть все на свои места.

Говоря это, старуха так естественно и незаметно подошла к двери, что, когда Николай опомнился и попытался удержать ее, было уже поздно: они находились по разные стороны границы.

– Я зайду к вам еще, друг мой, обещаю – и тогда, я надеюсь, вы будете относиться ко мне иначе. – Мари улыбнулась и приветливо помахала поэту рукой, но тот, раздосадованный тем, что так глупо попал впросак, холодно поклонился и захлопнул дверь.

Мари, уже в прежнем обличье юной девушки, несколько секунд смотрела перед собой, словно размышляла о том, правильно ли она поступает, а затем, послав воздушный поцелуй преобразившемуся дому, резко повернулась на каблуках и пошла прочь.

– Мне кажется, что мы с вами знакомы всю жизнь. – Эдгар сидел на скамейке в парке и наблюдал за тем, как Мэри кормила уток, плавающих в пруду. Была поздняя осень, но дни стояли на удивление солнечные и теплые.

Девушка обернулась на его голос и взглянула на писателя:

– Вы так пытаетесь ухаживать за мной?

– Что вы! Нет, конечно. – Мужчина густо покраснел, словно его заподозрили в чем-то преступном, и поспешил оправдаться: – У меня и в мыслях не было. Но простите, если я оскорбил вас.

– Это вы меня извините. Я, кажется, очень неудачно пошутила. – Мэри мысленно обругала себя последними словами. Меньше всего ей хотелось пробуждать в собеседнике болезненные воспоминания о его покойной супруге. Однако, судя по реакции Эдгара, она опоздала со своими извинениями. Теперь он сидел, нахмурившись и с темным лицом, погруженный в собственные мысли.

– Вы знаете, она очень долго и тяжело болела, – наконец проговорил он. – Моя Вирджиния. Мы все настолько устали, что в какой-то момент стали желать ей смерти. Не потому, что жалели ее, а потому, что больше не могли жить в такой обстановке. Представляете, каково это – желать смерти самого близкого человека?

– Вам нужно прекратить винить себя в ее смерти, – мягко сказала девушка. – Это судьба.

– Судьба здесь абсолютно ни при чем, – уверенным тоном возразил По. – Все дело во мне, я это давно признал и принял, нет смысла меня разубеждать. Если бы у нас были деньги, то, думаю, никто бы тогда не умер. Но я был слишком увлечен собой и собственными устремлениями, а нужно было плюнуть на все это и заняться чем-нибудь более прибыльным. Но слава, признание – это почти душевная болезнь, от которой, однажды заразившись, так просто уже не избавишься.

Писатель замолчал и некоторое время смотрел перед собой застывшим взглядом. Мэри понимала, что в этот момент он заново переживает события того времени и думает о том, что бы случилось, поступи он иначе в той или иной ситуации. Девушка прекрасно знала, что его вины в произошедшем не было – он из последних сил пытался ухаживать за супругой, но, несмотря на все его старания, болезнь оказалась сильнее. Чем-то эта грустная история напоминала ее собственную, и Мэри поспешила прогнать эти воспоминания.

– Она угасала на моих глазах, – продолжил Эдгар после непродолжительного молчания. – Я должен был умереть вместе с ней. Но я этого не сделал – более того, хотел даже жениться еще раз, но, к счастью, свадьба расстроилась.

– Почему «к счастью»?

– Потому что я ничего не мог дать Саре, кроме новых проблем. И я даже благодарен тем ее «друзьям», которые оболгали меня, обвинив в пьянстве. Моя жизнь уже тогда катилась под откос – и своими последними произведениями я только продлевал собственную агонию. Та лихорадка, которая охватила всю Америку, произошла вовремя. Она помогла мне уйти почти незаметно. Все были слишком увлечены золотом, чтобы обращать внимание на какого-то писателя.

– Но как же «Аннабель Ли»? – Девушка, возмущенная таким самоуничижением, подошла к По и села рядом.

– Это был мой прощальный подарок миру, – улыбнулся Эдгар. – Неплохо получилось, правда?

– Получилось великолепно. Но если послушать вас, то, кроме Вирджинии, в вашей жизни не было ни друзей, ни радостей, ни устремлений.

– О, это не так, конечно! Судьба свела меня с прекрасными людьми. Просто я не всегда мог вовремя и в полной мере оценить эти ее подарки, за что и поплатился в конце концов.

– Расскажите мне об этих людях, – попросила Мэри. – Я уверена, что это будет очень интересно.

– Я, право, не уверен в том, что должен это делать, – засомневался По. – Меня смущает то, что мы все время говорим обо мне, хотя я должен был, если мне не изменяет память, помочь вам в поисках какого-то человека. Вместо этого я уже несколько дней пересказываю вам свою биографию. Конечно, мне это приятно – разговаривая с вами, я вспоминаю многое из того, что успел забыть. Но зачем вам это?

– Вы, сами того не зная, помогаете мне. – Девушка улыбнулась и, положив руку на плечо писателю, заглянула ему в лицо. – Мое участие в вашей судьбе ни к чему не обязывает вас, но я очень надеюсь на вашу добрую волю, как если бы я была нуждающейся, а вы – меценатом, в руках которого находятся несметные богатства. Почему бы вам не поделиться с тем, кому это жизненно необходимо?

– Я не совсем понимаю, о чем вы говорите. – Писатель с удивлением посмотрел на собеседницу. – Но если вам действительно интересно, я готов рассказать обо всех добрых людях, встретившихся мне в жизни.

Следующие полчаса Мэри внимательно слушала Эдгара, мысленно делая для себя пометки на полях памяти. Если бы По мог заглянуть в эти записи, то их внешний вид удивил бы его: девушка разделила их на две группы – первую назвала «нет», вторую «да». При этом группа «да» состояла всего из одного человека, в то время как другая насчитывала несколько имен. Все эти по-настоящему добрые люди, помогавшие писателю в сложные периоды его жизни, мало интересовали Мэри, которая, продолжая внимательно слушать, тем не менее сосредоточилась на одиноком имени, которое она противопоставила остальным.

– И Джон, и Фрэнсис – мне очень жаль, что я был слишком молод и заносчив и не смог показать им, насколько они мне дороги. В наших ссорах я виню только себя. – Эдгар тем временем подводил итоги рассказа, вспоминая о своих приемных родителях. – Да, меня оставили ни с чем, но разве я не получил нечто гораздо большее? Они окружили брошенного ребенка любовью, и я благодарен им за это. Потом была Вирджиния и ее мать, миссис Клемм. Боже, как мне их недостает!