Русские не сдаются! - Алексей Махров Страница 41

Мы вошли на территорию штабного комплекса и двинулись куда-то на задний двор. Там стояло несколько штабных автобусов и броневиков, среди которых выделялся наш знакомый «БА-10». Неугомонный Стерх рассказывал что-то явно веселое небольшой толпе окруживших его красноармейцев, судя по черным от машинного масла рукам – шоферюг, – парни периодически начинали громко ржать. Чем вызывали неодобрительные взгляды от стоявшего поодаль пожилого мужичка в пенсне, одетого в мешковато сидящую на нем форму командира РККА с черными петлицами. Завгар или помпотех? А чего не вмешается и не прекратит нарушение хода регламентных и ремонтных работ на вверенной территории? Или уже весь штаб в курсе насчет наших вчерашних геройств, а сержант Стерх, как ни смотри, – самый главный из героев, три немецких танка спалил.

Маринка и Михаил стояли возле Стерха. Причем Барский даже как-то умудрялся «помогать» рассказу сержанта жестикуляцией и пантомимой, не выпуская при этом из рук трофейную винтовку. Мариночка же просто скромно улыбалась и была, на мой взгляд, чудо как хороша – со скромной прической, без косметики, с пробившимся на щеки румянцем, – просто воплощение «мечты комсомольца» о настоящей боевой подруге. Которая и коня на скаку, и раны перевяжет… Жаль, что нам опять расставаться… И свидимся ли снова? Это мне сейчас в тыл, а ей на самую передовую.

Я, пользуясь тем, что всеобщее внимание приковано к выступлению доблестного разведчика танкового корпуса, незаметно приблизился к Марине и тихо встал позади, любуясь выбившимися из пучка локонами волос на белой шее. Локонами, обильно украшенными сединой… И тут на меня накатило…

Мы остановились в маленьком, разрушенном натовскими бомбами сербском городке, набрать воды и размять ноги после долгого пути. Смешанная бригада армии Сербской Крайны шла ускоренным маршем, чтобы к завтрашнему утру выйти наперерез хорватской дивизии. Я быстро оправился, попил воды, сполоснул запыленное лицо и, закурив, присел в тени грузовика, рассматривая развалины. Америкосы и их подельники постарались на славу – взгляд не мог зацепиться ни за одно целое строение. Внезапно из какой-то норы вылезла маленькая женская фигурка, почти полностью замотанная в черный платок. Приблизившись ко мне, женщина протянула руку: на ладони лежала парочка сморщенных прошлогодних груш.

– Возьмите, господин офицер. Они сладенькие!

Машинально принимаю подарок, благодарю, а сам не могу оторвать глаза от ее лица – оно напоминает мне лик Богородицы со старинного образа во Владимирском монастыре. Такое же отрешенное, нечеловечески прекрасное, с немыслимым взглядом…

– Ты местная?

– Да, господин офицер!

– Дети есть?

– Да… – Ее глаза подергиваются пеленой.

Давясь слезами, женщина рассказывает, что под бомбами погибли трое ее детей. Осталась только младшая девочка, трех лет, и старший мальчик, десяти лет. Вчера мальчик сбежал из дома «на войну».

– А муж? Где твой муж?

– Ушел добровольцем еще три года назад… Почти сразу погиб в бою с усташами.

Я, срывая ногти о жесткий брезент, рву завязки рюкзака и достаю весь свой паек. Подходят несколько парней из моей батареи. Узнав, в чем дело, ребята, не сговариваясь, начинают вынимать продукты. Женщина благодарно кивает, аккуратно увязывая подношение в сдернутый с головы большой платок. Только сейчас, увидев блестящие русые пряди среди серебра ранней седины, я понимаю, что женщина еще очень молода – не больше тридцати лет.

Звучит команда:

– По машинам!

Мы лезем в кузов грузовика, трогаемся. Я оглядываюсь – сербка быстро крестит нас три раза, а потом некоторое время идет вдоль тронувшейся колонны, продолжая мелко креститься. По ее щекам текут слезы.

…Выпадаю в текущую реальность. Чтобы удержаться на ногах от неожиданно накатившей слабости, пришлось опереться на винтовку. Мариша, почувствовав за спиной движение, стремительно обернулась. В ее глазах мелькнул испуг.

– Игорь, что с тобой? Ты бледный как полотно! Ну-ка…

Девушка решительно подставила плечо и отвела меня в сторонку, помогла усесться на подножку броневика.

– Мариш, я…

– Молчи! Не говори ничего! – Марина закрыла мне рот ладонью. И я целую секунду наслаждался прохладой и запахом фиалок на своих губах. – Я знаю, что ты сейчас едешь в тыл, а мне нужно на фронт. Если что… Живой я им больше не дамся! – Девушка похлопала по кобуре с трофейной «береттой». – Но когда всё это закончится… Эта война… ты найди меня, слышишь, обязательно найди! Обещаешь?

– Обещаю! Непременно найду! А может, и раньше свидеться придется – я ведь в тыл ненадолго! Вот оклемаюсь малость… и снова пойду фашистов бить. А ты береги себя!

Конец нашему разговору положил радостный доклад какого-то красноармейца:

– Товарищ сержант, машина заправлена! Залили под пробку! Можете ехать!

Стерх, мгновенно прекратив балагурить, кивком поблагодарил техника и начал прощаться с водителями. Увидел меня, улыбнулся и протянул руку. Я с трудом встал и пожал его жесткую ладонь.

– Будь здоров, Игорек! Будешь на фронте – не переусердствуй, оставь немного немцев для нас! А то в одиночку всех перебьешь, с тебя станется…

И, жизнерадостно заржав, явно подражая своему гигантскому командиру, Стерх ловким, отточенным движением ввинтился через узкую броневую дверцу внутрь своего чуда технической мысли. Вслед за ним, неловко ткнувшись губами в мою щеку, полезла и Марина.

При полном молчании незаметно подтянувшихся шоферюг «БА-10» взревел своим маломощным движком, окутал нас сизым облаком выхлопа и вдруг рывком сорвался с места и поехал к выезду со двора. А мы остались стоять, провожая броневик глазами.