Искатели - Михаил Васильев Страница 41

Виртоустановка расширила море, теперь уже океан, необычно большой для этого мира, грандиозный даже. Над горизонтом висели облака, и откуда-то извне слепили будто настоящие солнечные лучи. Казалось, что Диана действительно уплывает куда-то далеко-далеко.

Корабль, уже совсем готовый, наклонившись к воде, стоял на стапелях, деревянных полозьях. С кормы его удерживало несколько туго натянувшихся тросов, по-морскому, "концов". Из люков появлялись и исчезали там действующие лица.

Суровая плазмосварщица, изумив местных зимовщиков и качнув своей прической-башней, поцеловала свою уплывающую в далекие края сценическую дочь в семилоровую корону.

В этом спектакле по собственной пьесе Хлыщ так и не стал благородным идальго. Стал арапом-слугой, а пока, до выхода на палубу, она же сцена, выполнял обязанности режиссера. Несмотря на статус слуги, в праздничном бархатном берете с павлиньими перьями, вымазанный черной краской он сидел в комфортабельном кресле на специальной плавающей платформе с минимегафоном. В речи его теперь возникла начальственная интонация.

— Ну, слава труду, построили, — громко вздохнул он в мегафон. — Как будто бы просто деревянный корабль, вроде большой бочки на воде, а сколько усилий, трудозатрат!..

Из "марса", бочки на вершине грот-мачты для наблюдателя-впередсмотрящего, высунулся Ахилл.

— Слезай оттуда, — закричал режиссер Хлыщ. — Слезай! Ты внизу играешь. Забыл свою роль?

Из воды возле сходен вынырнул Конг, загримированный Посейдоном, с трезубцем и зеленой бородой. Ухмылялся, стоя по пояс в воде.

— Начинаем! — закричал и сердито махнул своим микрофоном Хлыщ. — Всем покинуть борт!

Вице-королева Августа по-мужски размахнулась и с силой метнула бутылку шампанского в сторону новорожденного корабля. На борту появилось белое пенистое пятно. Робот обрубил топором концы. Галеон, все быстрее, заскользил по смазанным солидолом полозьям, врезался грудью в воду. Глубоко погрузился носом, потом поплавком выскочил наверх. Только что возникший корабль, раскачиваясь, держался на поверхности моря.

По колено залитые приливной волной зимовщики и зрители, позабыв про аплодисменты, закричали "Ура". Вице-королевские мушкетеры и пираты потрясали алебардами и абордажными саблями. Кто-то даже выстрелил вверх.

— Поднять паруса! — заглушил всех Хлыщ.

Включился мощный ветродуй. Вихрь взметнул много лет лежавшую пыль. Захлопали незакрытые ставни, с крыши посыпались мусор и песок. Панически закружились в воздухе воробьи и голуби.

Впервые появившийся здесь ветер устремился вперед, понесся над поверхностью моря. Оживил его, погнал перед собой волны. Сразу как-то по-другому запахла вода. Ветер метался внутри астероида. Закачались пальма и кусты на острове, трава и деревья за городом.

Опять качнулся на воде корабль, зашевелился за его кормой флаг Венецианской республики, он так и остался там от прежнего варианта пьесы. По вантам побежали матросы. Ветер стал сильнее. Все здесь впервые увидели зрелище распускающихся парусов.

Совсем внезапно день погас. Наступил такой неожиданный внеурочный мрак. Только на пристани, обозначая ее контуры, горели плошки с маслом. На самом деле, конечно, — плазменные светильники. С грохотом ударили залпом пушки на борту галеона, осветив лица зрителей и розовый пороховой дым. На острове, теперь Ямайке, тоже словно откликнулись пушки. Оттуда поднялись вверх огненные ракеты, и с грохотом стали лопаться вверху, осыпаясь разноцветным огненным дождем. Взлетали и косо летели, некоторые ударялись о небо. Одна, ударившись, даже взорвалась.

— Салют! — крикнул кто-то. Оказывается, гомункулус Карл. Выпивший больше, чем обычно в этот праздничный день, одетый шутом, с погремушкой и в колпаке с бубенчиками.

— Не салют, а фейерверк, — громко поправил его в мегафон Эпильдифор Хлыщ.

На холме за городом вспыхнули огненные вращающиеся колеса. Вдалеке светилось золотым светом виртуальное небо над виртуальным горизонтом. По небу ветер, будто облака, нес пороховой дым.

— Самые древние изделия из пороха на земле, — счел должным прокомментировать Эпильдифор. — Вот так же древние китайцы развлекались: как и мы набивали бамбуковые стволы свежеизобретенным порохом и запускали в небо.

— И кислорода не пожалеем! — воскликнула Августа. Теперь она сверкающей колонной возвышалась над толпой. — Давай, отжигай! — И умолкла от неожиданности.

Так же внезапно день включился вновь. Всё внутри астероида теперь было заполнено дымом и необычными для этого места запахами.

— Ну вот. — Режиссер Хлыщ встал посреди пристани и почему-то протянул руку к "Млечному пути", будто показывал его. — Типа, занавес. Итак, пьеса! "Отелло, мавр венецианский".

Сначала никто не понял, что случилось. Что-то жутко громыхнуло, вспыхнуло. Грохот, будто не вместившийся здесь, внутри, оглушил всех. Через секунду стало понятно, что это взрыв, взорвался корабль.

Обломки посыпались сверху, мгновение назад спокойное море зарябило от них. Так называемый марс, бочка на вершине грот-мачты, взлетел вверх и, ударившись о каменное небо, рассыпался. Дым совсем заполнил сразу ставший тесным астероид.

На воде появлялись головы матросов, ошеломленных таким необычным, смелым аттракционом. Мокрые, они выбирались на берег. Дым стал горьким. Из-за него почти ничего не было видно. Видно только, что "Млечный путь" горит ясным быстрым огнем. На глазах у всех его остов плавно погружался в воду.

— Хорошо, хоть никто не пострадал, — произнес Хлыщ. Мегафон он держал опущенным, но его потерянный голос все равно был слышен всем.

Платон с Титанычем и за всем торжеством, и за всем остальным наблюдали с вышки для прыжков в воду. От взрыва ее сильно тряхнуло. Она накренилась и согнулась, так, что Платон едва удержался, повис, ухватившись за подвернувшийся стальной уголок.

"Acta est fabula", — прозвучал в кармане квакающий голос компьютера.

"Представление окончено", — машинально мысленно перевел Платон.

Титаныч железной рукой схватил его за шиворот, втащил обратно.

Откуда-то опять раздались странные звуки, механический, усиленный чем-то голос, непонятные слова. Показалось, кто-то произнес что-то вроде: "Дело сделано…"

— Ну вот, — уже совсем отчетливо сказал этот кто-то. — Кончились ваши представления, песни-пляски, отеллы всякие. — Стало понятно, что это голос Томсона. — Эти обстоятельства относятся ко всем на борту астероида Зима. Вот так-то, и черт меня побери, джентльмены, со всеми моими потрохами, если это не так!

— Дай-ка сюда. Дай мне! — послышался голос Джеррисона. Мегафон передавал его раздражение так же отчетливо, как и голос. Неестественно громко, будто лист железа, зашуршала какая-то бумага. — Теперь астероид Зима снимается с якоря и идет по курсу, который я вам всем укажу. По орбите, то есть. Под черным флагом джентльменов удачи прямо в пламя преисподней. Мы возродим старые добрые пиратские традиции. И ходить вы будете под моей командой не в деревянном игрушечном кораблике по луже внутри астероида, а в бесконечном космосе. Под флагом сатаны! Так-то, джентльмены. Вот что значит люди с воображением… А тут не пойму, что написано, — пробормотал Джеррисон. — А, понял!.. Будем брать на абордаж корабли всяких лохов беспонтовых, уродов инопланетных, всех. Пассажирские, транспортные, большие, маленькие, всякие. Те, кто попадется под мою горячую руку. Таков мой дьявольский план. Скоро здесь, внутри астероида, не останется места от добычи.