Сага о Кае Безумце - Наталья Бутырская Страница 41

Мы завопили от восторга, но почти сразу умолкли. Северянин не зевал. Он резко вильнул, обошел Болли слева и первым пересек черту.

Не снимая лыж, хельты двинулись к следующему этапу. Мишени уже были развешены, охапка копий стояла наготове.

Первым выпал жребий северянину. Он схватил сразу два копья, по одному в каждую руку, и отправил в развешанные плашки. Копьё с правой руки раскололо дерево, левое же только оцарапало мишень и упало наземь. За десять ударов сердца он отправил в полёт двенадцать копий и поразил девять мишеней. А в бою он смог бы так же?

Следом выступил Болли. Он бросил двенадцать копий и попал целых десять раз, правда, бросал он с одной руки.

Значит, одна победа, один проигрыш, и итог станет ясен после боя на бревне.

На тренировочной площадке выставили козлы, на которые водрузили длинное, шагов в двадцать, бревно толщиной в один обхват. Вскочившие на него с разных сторон хельты были вооружены чем-то совсем несуразным. Я протер глаза. Бойцы держали в руках кожаные штаны, перетянутые в штанинах и поясе, их плотно набили чем-то. Может, соломой или перьями.

Болли Толстяк весело улыбался, северянин же напротив был так серьёзен, будто не со штанами наперевес вышагивал, а нес молот Скирира. Сойдясь посередине бревна, бойцы принялись гвоздить друг друга этим смешным оружием.

Северянин, сжимая челюсти и делая любимую альрикову рожу «молния очами», лупил так, что пыль летела во все стороны. Болли хрюкал от смеха. Он даже не пытался уворачиваться, хотя отмахиваться отмахивался.

Наверное, такое глупое оружие им дали для того, чтобы бой не закончился сразу же. Состязания нужны и для того, чтобы потешить народ. Да и проиграть не так обидно — потешный же бой!

Почти сразу установилось равновесие. Соломенными штанами сбить с бревна сложновато. И тут я заметил кое-что необычное. Бревно постепенно прогибалось под весом бойцов. Толстяк не зря прошел ближе к краю своего соперника и до сих пор оттеснял того назад, ведь сторона северянина была раньше верхушкой дерева, а значит, была гибче.

Когда я понял план Болли, смотреть за боем стало интереснее. Даже в таких условиях Толстяк старательно шёл к победе, используя дар богов на полную. Болли притопнул на месте, видимо, остался доволен результатом и резко подпрыгнул, отскакивая назад, к своему краю.

Бревно не просто выпрямилось. Оно аж подскочило на козлах. Северянин не ожидал такой хитрости. Он подлетел в воздух и упал промежностью на дерево. Я поневоле сморщился, представляя эту боль. Толстяк рванул к сопернику и принялся хлестать его штанами. Бесполезно!

Зато северянин, не вставая на ноги, взял истрепанные штаны за одну штанину, захлестнул ноги Болли и рывком сдёрнул с дерева.

Снова проиграли. Снова проиграли!

Сначала какому-то жалкому карлу, который сумел наскрести благодати лишь на пять рун. Теперь северному медведю!

Я заскрипел зубами, развернулся и ушел оттуда. Ну в Бездну эти игры и состязания! Неужто мы хуже других?

Два дня я, как умалишенный, упражнялся. Уходил в лес подальше и тяжелым колуном мутузил деревья до тех пор, пока руки не начинали отваливаться. После получения четвертой руны изматывал ли я так себя хоть раз? Лазал на деревья, спрыгивал с них в сугробы, кидал копье с правой и левой руки.

Пропустил из-за этого великую схватку солнцемордого и конунгова жреца. Тулле потом рассказал, что битва получилась знатная, хоть и должна была проходить только на словах. Сначала десяток солнцелюбов заунывно пели какую-то длинную песню на чужом языке, и их главный рассказывал про своего бога, откуда он взялся, и как здорово молиться ему на вечерней и утренней заре, когда солнце ближе всего к земле. Мамиров жрец говорил о наших богах. Пересказал про появление солнца и спросил, почему мы должны поклоняться даже не твари, а твариной плоти. Все вроде бы мирно. А потом они начали кричать друг на друга. Солнцемордый кричал что-то о грехах, которые нас утопят во тьме, о трупах. Словом, то, что я слышал на площади. Мамиров жрец насмехался над ним, помахивая гирькой.

Я решил, что победил наш жрец, так как он поступал согласно нашей вере, а по нашей вере врезать врагу, поносящему твоих богов, — это самое правильное дело. А вот этим чудакам в оранжевых тряпках драться по их вере совсем нельзя! Иначе ж их в звезду не превратят. А кое-кто из них полез к мамирову жрецу и, конечно, огрёб.

Но последнее состязание я не пропустил. Хотел посмотреть, что умеют в других землях. Когда я стану руной побольше, в Северных морях делать мне будет нечего.

* * *

На этот раз нашими соперниками были соплеменники того смешного человечка с заплывшими глазками в длиннополых неудобных одеждах. Он надел не одно платье, а сразу штуки три и все разных цветов, зато яркие, блестящие и дорогие. Может, он так богатством хвастался?

Остальные были на него похожи, только одеждой победнее, а так — такие же невысокие, худые. С рунами, впрочем, у них все было хорошо: хускарлы и хельты. Некоторые в тулупах, а некоторые пришли в необычных доспехах, будто на куртку нашили железные пластины так, что верхние немного закрывали нижние. Словно чешуя у рыбы.

Их главный повернулся к конунгу, низко поклонился и долго что-то лопотал на своем языке. Толмач, дождавшись конца речи, перевел, мол, благородный Му Шунюан, рожденный под знаками четырех сиятельных животных, обладающий землями в какой-то шишиши, награжденный почетным званием Великого мужа блистательного преуспевания с золотой печатью и пурпурным шнуром, и еще не один десяток всяких титулов. В общем, вот этот сморчок, стоящий рядом, просит у великого конунга, который обладает несравненной выдержкой и соответствующим благонравному правителю нравом (так они перевели его прозвище Беспечный), разрешения показать выучку в четырех видах благородного оружия.

Удивленный Рангвальд разрешил.

Четверо одоспешенных вышли вперед. Первый из них глубоко поклонился конунгу, своему главному, затем поднял здоровенный лук ростом с него самого, наложил стрелу и выстрелил в небо, затем почти сразу вторую. На землю упала разрубленная пополам стрела.

Это сколько же он гусей тогда может настрелять?

Лучник, склонившись, отступил. Следующим вышел копейщик. Хм, я и копий таких прежде не видел. Длинное, почти в два моих роста, со диковинным широким наконечником, больше похожим на небольшой меч. Воин поднял копьё, с громким воплем сделал выпад, пронзая воздух, и сразу же отступил. Взмахнул, вроде как он принимает на древко чужой удар, и снова нанес удар, теперь рубящий. Я было хохотнул, мол, в чем тут мастерство — махать здоровенным дрыном впустую, а потом глянул на конунговых хельтов. Те стояли с серьезными лицами, хмурились, будто и впрямь увидели хорошего воина.

Уже потом Альрик объяснил, что эти узкоглазые не просто размахивали оружием почем зря, а показывали подлинные удары и подлинную защиту. И будто тот копейщик дрался не с одним врагом, а с пятью или шестью. Каждый взмах либо отбрасывал врага, либо ранил его, либо отбивал удар. «К такому подойти будет не легче, чем к железному», — добавил хёвдинг.