XVII. Наваррец - Игорь Шенгальц Страница 41

Мой план был принят безоговорочно.

До полудня мы проехали километров тридцать. Я пытался было автоматически считать в лье, так хотела остаточная память де Браса, но потом плюнул и перешел на привычную систему исчисления.

С заводными лошадьми дело шло веселее. Мы меняли их каждый час, не позволяя слишком переутомляться. Иногда сворачивали в близлежащие деревушки, чтобы напоить и накормить животных, но надолго там не задерживались.

Местные не обращали на нас особого внимания. Эка невидаль — троица путешественников при оружии, явно куда-то торопящихся. От таких лучше держаться подальше — целее будешь!

Фон Ремер обладал невероятным географическим кретинизмом, и с радостью подчинялся указаниям д'Артаньяна, который прекрасно ориентировался на местности.

Все шло хорошо, пока мы не въехали в небольшой, ничем не примечательный городок. Одна странность сразу бросалась в глаза — на улицах было удивительно пусто. Ладно, когда нет мужчин, середина лета — самое время работы в полях, но мы так же не видели ни женщин, ни детей. Все немногочисленные лавки закрыты. Только собаки сопровождали нас с самого въезда, злобно тявкая, но при этом благоразумно держась поодаль.

Мы невольно придержали лошадей, а потом и вовсе остановились, перегородив улочку, и оглядываясь по сторонам. Слишком уж все походило на организованную засаду.

— Где мы находимся, д'Артаньян? — спросил я, вытаскивая пистоль и заряжая его со всей возможной быстротой. На всякий случай.

— Дьявол разберет! До Руана еще изрядно, мелкий городок без названия.

— Тревожная атмосфера вокруг, — заметил тевтонец, — где все местные?

Из дома в двадцати шагах от нас вышел дед, опираясь на крепкую сучковатую палку. Д'Артаньян, недолго думая, сорвался с места и вмиг домчался до старика, резко осадив перед ним лошадь и подняв столп пыли до небес.

Старик недовольно закашлялся. Гасконец о чем-то спросил, дед ответил, сильно жестикулируя, а потом ткнул палкой куда-то в конец улочки, и тут же сам засеменил в указанном направлении.

Д'Артаньян вернулся к нам и быстро объяснил:

— У них там что-то случилось, все собрались на площади. Старик сказал, ведьму жгут! Поедем, поглядим?

Видно было, что гасконцу интересно посмотреть на редкое зрелище. Инквизиция с ее лютыми законами уже почти ушла в прошлое, но отголоски старых порядков все еще временами давали о себе знать.

А тут, видите ли, настоящая ведьма! Понятно, что юноше не терпелось взглянуть на исчадье ада собственными глазами. Конечно, слегка страшно — а вдруг проклянет, но жутко любопытно!

Фон Ремер покачал головой, мол, лучше не соваться, объедем, время поджимает, но я решил по-своему. Главное, это не засада по наши души, и не мы причина пустых улиц.

— Зарядите пистоли! Глянем одним глазком, что там местные творят. В любом случае лошадям нужен небольшой отдых…

Мы неспешно двинулись вперед по улице и метров через двести заслышали равномерный гул — такой шум обычно издает толпа, когда все кричат наперебой, не слушая друг друга. Кажется, мы нашли место, где находились местные.

Проехав до конца улицы и вывернув из-за угла, мы оказались на самом краю не слишком большой площади. Прямо перед нами сплошной массой виднелись спины и головы местных жителей.

Мы придержали лошадей и с интересом осмотрелись.

Тут собралось все население городишки, а может, и пары соседних деревень тоже. Человек двести-триста, может даже пятьсот. Мужчины, женщины, дети, старики — никто не хотел пропустить подобное зрелище.

Все галдели, спорили, выкрикивали проклятья, ругались, кто-то даже дрался, но их разнимали и растаскивали в стороны.

В самом центре площади на грубо сколоченном помосте возводили гигантский костер. В центре помоста прорубили круглую дыру, в которую воткнули столб метров пять высотой, а вокруг столба равномерно раскладывали хворост, дрова и прочие горючие материалы.

Чуть поодаль на помосте стояла группа людей — судя по их важному виду и более богатым, чем у прочих, одеждам — местное начальство. Один в сутане священника. Они о чем-то негромко переговаривались между собой.

А прямо рядом с помостом, почти впритык, стояла клетка, в которой находилась главная виновница сегодняшнего торжества.

Ведьма.

Я привстал в стременах, чтобы получше рассмотреть ее поверх голов толпы.

Девица. Рыжая. Сразу ей минус. Рыжие — все ведьмы, это каждый знает. На вид лет двадцать, фигуристая, красивая. Сквозь разорванные одежды виднелось сочное, молодое тело, и крупные молочные груди. Второй минус. Все красивые — ведьмы. Это тоже каждый знает. Они душу продают дьяволу за красоту. Так говорят все остальные женщины, у которых подобная сделка не состоялась.

Лицо ведьмы в грязи, одежда — в помоях. Время от времени добрые сельчане кидали в нее объедками и камнями, кое-что пролетало сквозь деревянные прутья клетки и достигало цели. Ведьма злобно шипела, когда очередной огрызок или гнилая брюква разлетались об ее лицо, и сыпала проклятьями во все стороны, если доставалось камнем.

Странно, что рот ей не заткнули. Пары зубов у девицы не хватало, видно, выбили. Но повезло еще, что не передние. И лицо и тело в прорехах одежды были в синяках и кровоподтеках. Досталось ей знатно.

Но ведьма не сдавалась. Не было в ней смирения, одна гордыня. Я перехватил ее взгляд. Огонь и ярость! И голова гордо поднята, подбородок вверх.

Красивая баба!

Правильно говорил старик Задорнов, нет нынче в европах красивых женщин, всех повывела инквизиция, потому что все эти католические священники — педофилы и педерасты. А русские православные попы за красивую женщину сами кого хочешь прибьют. А тут на костер ее удумали. Дикари, право слово!

Я специально не прислушивался, но обрывки разговоров до меня долетали.

— Молоко скисло у коровы моей на той неделе! — обвиняющее выкрикивала толстая баба с мясистым лицом в уху сухонькому мужичку, который особо ее и не слушал. — Точно тебе говорю, она виновата! А еще я ее встретила днем раньше, а она посмотрела так странно, усмехнулась вроде, и дальше пошла. Сглазила, клятая! Тварь!

— Да корова твоя свежей свекольной ботвы наелась, вот у нее молоко и скисло, — негромко заметил мужичок, обращаясь даже не к своей собеседнице, а как бы в сторону.

Но баба услышала и взъярилась.

— Защищаешь ее? Драл ее поди, кобелина? Говорят, кто только ее не драл, всем давала, отказа не знала. Безотказная!

— Кто же это такое говорит? — удивился мужик. — Наоборот же, всех гнала, кто совался. Это каждый знает. Люди сказывали…

Но договорить ему не дали, к бабе на помощь пришло подкрепление в виде еще пары столько же массивных, крепких, как дубовые бочки, местных жительниц, которые на несколько голосов начали выкрикивать обвинения, апеллируя почему-то к мужичку, наверное, как к единственному, кто сказал хотя бы слово в ее защиту.