Ледяной сфинкс - Жюль Верн Страница 40

Если вернуться к повествованию Артура Пима, то в нем говорится, что из-за сильного ненастья с 1 по 4 января 1828 года «Джейн» продвигалась вперед с великими трудностями. Северо-восточный ветер вызвал в те дни сильнейший шторм. Льдины рушились на шхуну, грозя переломить руль. Кроме того, ей преградил путь паковый лед, в котором шхуне, к счастью, удалось отыскать проход. Только 5 января, находясь на 75°15’ южной широты, «Джейн» преодолела наконец последние препятствия. Температура не поднималась в тот январь выше нуля, сейчас же термометр показывал девять с половиной градусов тепла. Что же касается отклонения магнитной стрелки компаса, то оно было у нас тем же, что и у предшественников, – 14°28’ к востоку.

И последнее. С 5 по 19 января, то есть за две недели, «Джейн» поднялась к югу на десять градусов, или на шестьсот миль, подойдя к острову Тсалал; «Халбрейн» же уже к 19 декабря находилась от острова всего в семи градусах, то есть в четырехстах милях. Если ветер не сменит направление, мы увидим этот остров через неделю – или по крайней мере остров Беннета, лежавший ближе к нам на пятьдесят миль, у берега которого Лен Гай намеревался сделать суточную остановку.

Ничто не препятствовало нашему путешествию. Шхуна легко уворачивалась от немногих льдин, увлекаемых течением к юго-западу. Невзирая на довольно-таки крепкий ветерок, Джем Уэст велел распустить верхние паруса, и «Халбрейн» скользила по лениво плещущемуся морю, как пушинка. Нам не встречались айсберги, замеченные в этих широтах Артуром Пимом. Не было и туманов, затруднявших плавание «Джейн». Нам не пришлось страдать ни от снега и града, трепавших «Джейн», ни от морозов. Лишь изредка мимо проплывали широкие льдины, откуда на нас меланхолически взирали пингвины, похожие на туристов на увеселительной яхте, и черные тюлени, напоминавшие на фоне белоснежного льда раздувшихся пиявок. На поверхности моря нежились крупные радужные медузы, раскрывшие свои колокола. Среди рыб, которых любители могли добывать в изобилии и с помощью лески, и острогой, я упомяну лишь представителей семейства корифеновых – примечательных созданий, напоминающих гигантских дорад, длиною фута три, обладающих очень вкусным мясом.

Наутро после безмятежной ночи, когда ветер почти утих, ко мне подошел боцман. Его ухмыляющаяся физиономия и радостный голос выдавали человека, нисколько не озабоченного трудностями жизни.

– Доброе утро, мистер Джорлинг! – приветствовал он меня. В это время года люди, забравшиеся в высокие широты, только и могли пожелать друг другу, что доброго утра, ибо вечера не существовало вообще – ни доброго, ни дурного.

– Доброе утро, Харлигерли! – отвечал я, радуясь возможности переброситься словечком со столь жизнерадостным собеседником.

– Как вам нравится это море за припаем?

– Остается только сравнить его с большим озером где-нибудь в Швеции или в Америке.

– Да, очень похоже, только это озеро окружено не горами, а айсбергами…

– Трудно желать чего-то лучшего, боцман. Если плавание будет протекать так до самого острова Тсалал, то…

– А почему бы не до самого полюса, мистер Джорлинг?

– До полюса? Ну, полюс слишком далеко. Кто знает, что там…

– Тот, кто там окажется, узнает, – отвечал боцман. – Иного способа разобраться с этим просто не существует.

– Естественно, боцман, естественно… Однако цель «Халбрейн» не в том, чтобы открыть Южный полюс, а в том, чтобы вызволить соотечественников из беды. Не думаю, что следует покушаться на большее.

– Бесспорно, мистер Джорлинг, бесспорно!.. Однако, оказавшись всего в трехстах-четырехстах милях от полюса, он наверняка испытает соблазн увидеть собственными глазами ось, на которой крутится, подобно курице на вертеле, наша Земля… – со смехом отвечал боцман.

– Стоит ли идти на новый риск? – возразил я. – Да и не так уж это интересно, зачем доводить до абсурда страсть к географическим открытиям?

– И да, и нет, мистер Джорлинг. И все же сознаюсь, что оказаться там, куда не дошли мореплаватели, побывавшие здесь до нас, польстило бы моему самолюбию моряка…

– По-вашему выходит, что все только начинается?

– Именно так, мистер Джорлинг. Если нам предложат подняться несколькими градусами выше острова Тсалал, я не стану возражать.

– Не могу себе представить, боцман, чтобы капитан Лен Гай помышлял об этом…

– Я тоже, – отвечал Харлигерли. – Стоит ему найти своего брата и пятерых моряков с «Джейн», как он заторопится доставить их назад в Англию.

– Вполне логично, боцман. Кроме того, старая команда с радостью пойдет за своим командиром в самое пекло, но новички… Ведь их набирали вовсе не для экспедиции к полюсу…

– Вы правы, мистер Джорлинг. Чтобы заставить их передумать, потребовалась бы жирная приманка в виде премии за каждую параллель к югу от острова Тсалал.

– И этого может оказаться недостаточно… – подхватил я.

– Может, поскольку Хирн и остальные, набранные на Фолклендах, надеялись, что шхуне не удастся преодолеть припай и путешествие закончится у полярного круга. Они весьма опечалены, оказавшись в такой дали! Не знаю, как пойдут дела дальше, но Хирн – человек, за которым нужен глаз да глаз. Я слежу за ним в оба!

Возможно, здесь и впрямь таилась опасность, а если не опасность, то по крайней мере возможность будущих осложнений.

В ночь с 19 на 20 декабря – во всяком случае, в тот период суток, который принято считать ночью, – мне приснился странный и тревожный сон. Да, конечно, это был сон! Однако я расскажу о нем, ибо он свидетельствует о том, какие навязчивые идеи переполняли тогда мою голову.

Растянувшись на койке, я обычно плотно закутывался в одеяла, чтобы согреться. Как правило, я засыпал уже в девять часов и спокойно спал до пяти утра. Итак, я спал… Внезапно часа в два ночи меня разбудил какой-то безостановочный жалобный шепот. Я открыл глаза – или мне только приснилось, что я очнулся?.. Иллюминатор каюты был плотно затворен, стояла полная темнота. Шепот не утихал, я напряг слух, и мне почудилось, что какой-то незнакомый мне голос тихонько повторяет одни и те же слова:

– Пим… Пим… Бедный Пим…

Никто не мог пробраться ко мне в каюту, дверь была заперта.

– Пим… – не унимался голос. – Нельзя… Нельзя забывать о бедном Пиме…

На этот раз я отчетливо разобрал эти слова, словно произнесенные над самым моим ухом. Что значила эта мольба, почему она адресовалась именно мне?.. Нельзя забывать Артура Пима?.. Но разве он не умер, возвратившись в Соединенные Штаты, – внезапной смертью, о которой остается только сожалеть и об обстоятельствах которой не знал никто на свете?

Мне показалось, что меня покидает рассудок, и я разом проснулся, чувствуя, что мне только что приснился удивительно яркий сон, похожий на действительность… Я рывком покинул койку и выглянул в иллюминатор. На корме не было ни души, не считая Ханта у штурвала, не спускавшего глаз с нактоуза.