Особый отдел - Николай Чадович Страница 40

– Нет.

– Почему?

– Так они ведь и не спрашивали! У них версия была, что я в правой руке ёмкость со спиртом нёс. Вот они над ней и работали.

– Разве спирт взрывается?

– Вы это у нашей славной милиции спросите. К любому участковому спичку поднеси – факелом вспыхнет. Потому что проспиртованные насквозь.

– Понятно… Ваши родители отсюда?

– Да. Вся родня местная.

– Живы они?

– Преставились. Отец уже давненько, а мать в позапрошлом году.

– Мне бы на ваши документы глянуть.

– Вам паспорт нужен?

– Мне нужно то, что называется семейным архивом. Старые справки, ненужные квитанции, удостоверения, фотографии.

– Где-то у жены были. Сейчас посмотрю. А вы пока ещё мисочку ухи съешьте. У вас от неё даже лицо порозовело.

Суконко перешёл в гостиную, и это вызвало новую вспышку неистовых криков. Слышно было, как брошенные детской ручонкой погремушки и кубики бомбардируют деда. Если бы Цимбаларь не был посвящён в действительное положение вещей, он грешным делом решил бы, что за стенкой идет отчаянная потасовка.

Старинный саквояж, извлечённый Суконко из недр семейного шифоньера, ничем не отличался от своих собратьев, в которых, если верить историко-революционным фильмам, земские врачи носили медицинские инструменты, курсистки – марксистскую литературу, а народовольцы – бомбы. На стол легла гора пропахших нафталином и архивной пылью бумажек, большую часть которых, к сожалению, составляли поздравительные открытки.

Цимбаларь занялся сортировкой этой макулатуры, а Суконко, мурлыкая весёлый мотивчик, стал греть молочную смесь. Лаврик в гостиной ухал, как голодный марсианин, и скрёбся, словно огромная мышь. Дождь за окном постепенно слабел, и это рождало надежду на возможность скорого отлёта.

– У вас весной всегда так льёт? – спросил Цимбаларь, делая в своей записной книжке какие-то пометки.

– Ещё и хуже бывает, – охотно сообщил Суконко. – Говорят, это хохлы от себя тучи отгоняют. Их американцы после Чернобыля научили.

– А хохлы, наоборот, доказывают, что кацапы чернобыльские тучи вспять от Москвы повернули.

– Да кто же хохлам поверит! – в сердцах воскликнул Суконко. – Разве что американцы лопоухие.

– Это ваше фото? – вдруг спросил Цимбаларь.

– Моё, – зайдя сбоку, подтвердил Суконко. – На Доску почёта снимался. Лет десять назад. Вон и правая рука ещё на месте.

– Без бороды вы совсем другой человек, – заметил Цимбаларь. – И кого-то мне очень напоминаете. Вот только не пойму кого именно…

– Я здесь на генерала Селезня похож, – пояснил Суконко. – Меня даже жена прежде упрекала. Дескать, у человека рожа наподобие твоей кирпича просит, а каких вершин достиг! Ты же как ковырялся всю жизнь в мазуте, так и до пенсии доковыряешься… Правда, после того как он погиб, ворчать перестала.

– Селезень случайно не ваш земляк?

– Нет, он в Ставрополе родился. На год раньше меня. Наши пути-дорожки ещё сызмальства разошлись. Его в Суворовское училище определили, а меня негодным к строевой службе признали. На той руке, что пропала, фаланга указательного пальца отсутствовала. Циркулярку соседскую задел… Да я и не жалею ни о чём! Не всем дано в генералах ходить.

– Тем не менее сходство поразительное. – Цимбаларь, чтобы лучше видеть, поворачивал фото и так и сяк.

– Ничего удивительного. – Суконко стал осторожно переливать закипевшую смесь в бутылочку. – У каждого человека свой двойник имеется, а то и сразу несколько. Вы, между прочим, тоже на одного зарубежного актёра похожи.

– Наверное, на Бельмондо? – Цимбаларь расправил плечи и придал лицу суровое выражение.

– Я бы так не сказал, – Суконко с прищуром глянул на гостя. – Скорее на комика ихнего – Фернанделя, который в фильме «Закон есть закон» полицейского играл. Улыбочка ваша – один к одному.

Благоприятное впечатление, сложившееся у Цимбаларя о Суконко, после этих слов как-то сразу поблекло. Его и прежде частенько оскорбляли, но чтобы так – ещё никогда!

За разговорами они как-то совсем забыли о Лаврике, тем более что ребёнок в конце концов притих. Однако расплата не заставила себя долго ждать – в гостиной раздался грохот, подобный землетрясению средней мощности, и Суконко рысью метнулся туда.

Вернулся он уже с ребёнком на руке. Юный Лавр, убедившийся в тщете всех своих попыток оторвать дедово ухо руками, теперь пробовал его на зуб, пока единственный.

– Разобрал-таки манеж, – пожаловался Суконко. – И до выходного сервиза добрался. Хорошо ещё, что сам не пострадал… Может, вас вяленой чехонью угостить? Я за пивком сбегаю, а вы пока с Лавриком побудете.

– Нет-нет! – решительно запротестовал Цимбаларь. – Мне ещё в милицию надо заскочить, в прокуратуру, на почту. Я вам попозже позвоню, если нужда возникнет… А Лаврика вы тоже в Суворовское училище сдайте. Не прогадаете. Столь грозное оружие необходимо держать под строгим контролем.

Ход событий складывался таким образом, что, пока Цимбаларь гастролировал в Ростове, для других членов опергруппы выпало свободное окно, по крайней мере, до вечера.

Кондаков немедленно отправился на дачу, куда его зазывали морковь и петрушка, а Людочка просто решила отоспаться. Инстинкт беременной самки, внезапно пробудившийся в ней, требовал покоя и обильной пищи.

Однако этим планам не суждено было сбыться. Не успела она голову донести до подушки, как грянул телефонный звонок – о себе дал знать Ваня Коршун.

– Привет, сестрёнка, – сказал он голосом, не предвещавшим ничего хорошего. – Слава богу, что я тебя застал. А то все остальные словно в воду канули. Ты сейчас оденься поприличней и спускайся вниз. Я тебя у подъезда жду.

– В каком смысле поприличней? – осведомилась Людочка. – В вечернее платье?

– Необязательно. У тебя что-нибудь светлое есть – сарафан, костюм?

– Поищу.

– Добавь нитку жемчуга и подкрасься соответственно. Но без излишеств. Под приличную будешь работать.

– Туфли какие посоветуешь? – Людочка не смогла сдержать иронии.

– На твое усмотрение. Желательно на среднем каблуке.

– Тоже мне, Юдашкин выискался! Почему, интересно, я должна тебя слушаться?

– Потому, что ты будешь играть в мою игру. Когда сама что-нибудь придумаешь, я ради этого кем угодно выряжусь. Хоть мопсом, хоть инопланетянином.

– А котом?

– Ты мне настроение хочешь испортить?

– Ни в коем разе! Уже бегу.

Для женщины любого возраста, пусть она хоть милиционер, хоть космонавт, хоть пожарный, выражение «уже бегу» может означать что угодно, но только не категорию расторопности. Это сакраментальное «уже» способно растянуться и на полчаса, и даже на час, в зависимости от того, какие усилия прилагаются для наведения красоты.