Синдикат "Громовержец" - Михаил Тырин Страница 40

— От-тана… — завороженно пробормотал Хрящ. Ему — любителю разных военных заморочек — все это было интересно до колик в животе.

— Вторая группа прибыла позже. Вы видели — они их остановили и забрали с собой. Но не всех. Где-то остались еще двое бойцов-бионетиков…

— Машка, откуда ты все знаешь? — подозрительно спросил Кирилл. — Я, например, про такое никогда не слышал. Это, наверно, вообще сплошные военные тайны.

— Дело в том, что… — Машка смутилась. — Да, это, конечно, тайна. Когда дядя Спартак увидел, что случилось с моими, — у девушки чуть заметно задрожали губы, — он взял меня с собой.

— Дядя Спартак —это кто?

— Командир второй группы. Вы его видели. Так вот, он взял меня с собой. Они очень помогли мне пережить то, что случилось. Я несколько дней провела у них, и…

— Да где у них? — не выдержал Кирилл.

—У них…

— На базе, — обронил Хрящ.

— Да, на базе, — ухватилась за эту идею Машка. — Это далеко, очень далеко. И не это важно. Самое худшее, что бионетики остались здесь и слушаются Паклакова. Я все поняла, когда мы ходили в архив, Кирилл. Я посмотрела по старым архитектурным планам — они выбрались из универмага через подвалы. Это не простые бойцы, это инженерная команда. Они запрограммированы на то, чтобы восстанавливать систему обороны, даже если вся группа вышла из игры.

— Как восстанавливать? Окопы, что ли, копать?

— Не знаю, — Машка опять почему-то смутилась. Видимо, соврала. — Нужно их остановить. Нужно остановить и Паклакова.

— А кому нужно? — осторожно поинтересовался Кирилл.

После небольшого раздумья Машка подняла глаза и смело посмотрела на Кирилла.

— Мне, — сказала она.

— Если так — вопросов больше нет, — вздохнул Кирилл.

— А у меня есть, — встрял Хрящ. — Машка, почему такими делами должна заниматься ты, а не военные.

— Понимаете… — Машке, похоже, очень не понравился вопрос. — Тем военным нельзя здесь находиться. Они и тогда оказались у нас случайно, из-за аварии…

— Почему нельзя? Иностранцы, что ли, шпионы?

— Нет, не шпионы. Ну, просто… не положено проводить операции в населенных районах.

— Так бы сразу и сказала, — пробормотал Хрящ, хотя, чувствовалось, ничего толком не понял. Да и Кириллу ее слова показались сомнительными. Как это может быть — в городе бесчинствуют два невменяемых десантника, а войскам входить запрещено?

Кириллу стало совершенно ясно — Машка чего-то недоговаривает. Он надеялся, что рано или поздно обстоятельства вынудят ее выложить все до последнего слова. Поэтому он не стал мучить ее расспросами. Он спросил только одно:

— Как ты смогла сделать им больно? Нам бы тоже знать не помешало.

— Теперь уже бесполезно, — она вздохнула и вытащила из сумочки металлическую коробочку, похожую на пудреницу. — Дядя Спартак дал и велел носить с собой. Эта штучка дает сильный импульс и на минуту-другую блокирует биоэлектрические связи. Но она одноразовая, батарейка вылетает в один момент.

— А дай мне, если уже не нужно, — загорелся Хрящ. — На память дай.

— Не могу. Я все должна вернуть.

— А ты уже знаешь, как мы остановим Паклю и его громил? — спросил Кирилл.

— Нет, — сказала Машка, глядя в сторону. — Пока не знаю. Но я что-нибудь обязательно придумаю.

Уже вечером, когда Машка давно была дома, а Кирилл убивал время на Гимназии, Хрящ подсел к нему и тихо пробормотал:

— А все-таки, какую-то чушь нам Машка наговорила. Такого не бывает. Может, у нее крыша прохудилась?

— Цыц! — пригрозил Кирилл. — Сказано тебе — военная тайна.

* * *

Неудивительно, что своеобразный военный совет состоялся и на водокачке. Мазутники сидели кружочком и по очереди прихлебывали из трехлитровой банки самогон. Смотреть друг на друга они избегали — лица еще хранили отпечатки столкновения с бойцами Пакли.

— Паклю надо гасить, — сказал Дрын, передавая банку товарищу. — Как хотите, но что-то надо делать.

— Как его теперь загасишь… — уныло проговорил

Рваный, морщась и закусывая самогон листом подорожника. — Теперь никак.

— Не знаю, — сказал Дрын, — Думать надо.

— Что это были за мужики? — подал голос Бивень. — Я их вроде никогда в городе не видел.

— А, думаешь, кто-нибудь видел? — хмыкнул Вано.

— Может, какие-нибудь братья к нему приехали?

— Да какие у него братья, — поморщился Дрын. —Он и сам-то, похоже, по ошибке получился — родители черепашку хотели…

— Ага, — согласился Удот. — А если и братья — чего сразу борзеть-то? Братья не будут за ним всю жизнь ходить. Приехали и уехали, а мы остались.

— Я вот думаю… — изрек Бивень, кусая свои болячки. — Если всем вместе на такого брата навалиться — удавим?

— Хорошо бы попробовать, — задумчиво вздохнул Дрын. — Всем вместе, и чтоб у каждого кол или цепь. Тогда можно чего-то сделать.

— Дрын, ты просто не видел, как эти уроды дерутся, — мрачно заметил Шерсть. — Вообще боли не чувствуют, стоят, как столбы. Я по всем болевым точкам прошел — бесполезно.

Ни о каких болевых точках Шерсть, разумеется, не имел понятия, поскольку изучал их исключительно по переводным кинобоевикам. Тем не менее, аргумент показался весомым.

Появился Поршень. Он сел в кружок и обвел соратников внимательным взглядом.

— Чего киснете? — спросил он.

— Ничего, — мрачно ответил Бивень. — Тебе на памятнике меньше всех обломилось, вон даже рожа целая.

— Зато мне по яйцам досталось так, что до сих пор пухнут, — пожаловался Поршень.

Ему из сочувствия дали банку самогона. Он осторожно понюхал, лишь потом отпил.

— Хорошая, — похвалил он. — Откуда такая?

— Брюхо принес, — сказал Вано. — Правда, он половину выпил по дороге…

Означенный товарищ спал неподалеку под кустом, но услышав свое имя, приподнялся и пробормотал:

— А мне по хрену…

— Брюхо! — позвал Поршень. — Чо ты там буровишь? Где «сэм» взял, признавайся.

— Говорил, что заработал, — сказал Шерсть. — Каких-то зайцев нарисовал.

— Зайцев?

— Да, в детском садике стенку расписал, — пояснил Рваный, который был в курсе этой истории. — У него соседка — заведующая. У них стенку битумом облили, стала черная, как в крематории. Она озадачилась, что некрасиво, что надо как-нибудь украсить для детишек…

— И что, — изумился Поршень, — Брюхо стенку украсил?

— А я сказал, что могу, — пробормотал Брюхо, не просыпаясь. — Мне по хрену.