Арена - Дмитрий Воронин Страница 40

Наконец Леночка, заходя в лифт, сложила пальчики колечком – мол, все о’кей. Саша тут же вздохнул, изобразил обиженное лицо и сунул пакет под нос менеджеру. Там лежали три фотоаппарата и кепка. Мило улыбнувшись остолбеневшей охране, Саша двинулся к лифту, уже не изгибаясь под «тяжестью» груза. И при этом прямо-таки спиной чувствовал взгляды, направленные на него, как сквозь прорезь прицела.

Вообще говоря, после этого цирка Саша ожидал репрессий. Однако, по-видимому, юмор ситуации был оценен по достоинству, что вызывало определенное уважение. Во всяком случае, до самого отъезда никто из охраны больше не интересовался содержимым пакетов и сумок, регулярно заносимых русскими туристами на территорию отеля. Возможно, им просто не хотелось оказаться выставленными на посмешище еще раз. В конце концов, ну их к бесу (или к кому должен посылать правоверный египтянин?), этих русских, вместе с их пивом.

Наташа вернулась из поездки по магазинам, нагруженная пакетами с деликатесами. Намечался праздник – годовщина свадьбы. Стас был оставлен на хозяйстве готовить мясо – Наташа, возможно, из чисто эгоистических соображений, искренне считала, что по-настоящему хорошо мясо может приготовить только мужчина. Да и сам он не возражал, поскольку альтернативой часовому стоянию у плиты было мотание по супермаркетам, чего он на дух не выносил.

Отбивные весело шкварчали на сковороде, наполняя квартиру аппетитным запахом. Наташа увлеченно разгружала покупки, а затем принялась сервировать столик на двоих. Конечно, можно было бы пойти в ресторан, но оба они предпочитали домашнюю кухню, тихий семейный уют.

– Ты не знаешь, почему сегодня Игната не было на работе? – послышался из комнаты голос жены.

– Ни малейшего представления. Может, отгул взял? Все равно, пока капитана нет, у нас ничего серьезного не предвидится.

– Штерн ничего не сказал?

– Я его не видел.

В отсутствие капитана Стас исполнял обязанности старшего в Команде. Нельзя сказать, чтобы обязанности эти были обременительными, особенно в периоды, когда не намечалось проведение очередной Арены. Определить для каждого объем тренировок – да и, пожалуй, на этом все. При этом присутствие на работе Штерна было совершенно необязательным, хотя он, как правило, находился в офисе постоянно.

– Женька собирался отпуск взять. Пока капитана нет.

– Да, они с Борисом на охоту решили махнуть, на неделю. Вот уж охота людям зимой по лесу шастать. Не понимаю я таких развлечений.

– Да это Борька его подбивает. Как начнет расписывать особенности национальной охоты… Таша, я почти закончил. Можно подавать.

– Мне нужна еще минуточка, дорогой.

Стас скинул передник и вышел в зал. Перед диваном стоял маленький столик, комната была погружена в полумрак, разгоняемый светом шести свечей в двух витиеватых подсвечниках. Он поставил тарелки на столик и, услышав за спиной шаги, обернулся.

В дверях появилась Наташа. На ней было длинное темно-красное вечернее платье, высоченные шпильки, волосы были аккуратно уложены, а макияж явно был плодом длительных усилий. Когда только успела? Сейчас она была потрясающе хороша, и он опять, как и всегда в такие моменты, испытывал бесконечную нежность к жене и одновременно столь же бесконечную гордость оттого, что такая женщина – его жена.

– Ты бесподобна… – прошептал он.

– Все для тебя, – улыбнулась она в ответ.

Хлопнула пробка шампанского. Искрящаяся в свете колеблющегося пламени жидкость полилась в бокалы. Отменное шампанское, французское, настоящее – оно как нельзя лучше подходило к этому моменту.

– За нас. – Она слегка прикоснулась краем своего бокала к бокалу мужа, на мгновение в воздухе повис мелодичный звон.

– За нас.

В прихожей пронзительно тренькнул звонок. Стас скривился.

– Кого черти несут? Надо же, как не вовремя. Может, не открывать?

– Ну, как можно? – вздохнула Наташа, ставя бокал на стол. – Пойду открою.

Стас, развалившись на диване, ждал возвращения жены. Было слышно, как открылась дверь, затем что-то щелкнуло… выключатель?

И тут из прихожей раздался совсем другой звук. Стас знал этот звук – так на пол падает что-то тяжелое. Он бросился на шум, даже не замечая, как опрокидывается столик, как летят на пушистое ковровое покрытие тарелки и свечи, как разлетается на мелкие осколки тонкий хрусталь. Его взгляд уперся во что-то красное, лежащее посреди прихожей – что-то стройное, изящное… и такое неподвижное. И на красном платье расползалось пятно, темное, еще более темное, чем густой цвет ткани. Казалось, время остановилось – словно фильм вдруг замер на одном-единственном, окрашенном в красный цвет кадре.

Несколько фигур, затянутых в черное, скользнули в квартиру, и Стас вышел из ступора. Его захлестнула черная волна бешенства, сейчас он уже не осознавал, что делает, тело действовало на бессознательном, автоматическом уровне, и это было страшно. И хотя мышцы не подчинялись разуму, от этого наносимые удары не стали менее смертоносными. В этих стремительных движениях воплотилось все, что было накоплено многочасовыми тренировками – пожалуй, ни на одной Арене он не действовал столь эффективно.

Первые двое, ворвавшиеся в коридор, были убиты на месте – одному рука Стаса, ломая кости, пробила грудную клетку, второму, почти одновременно, проломила височную кость. Два тела рухнули на пол, но за ними уже толпились следующие…

Устилая полы телами, Стас отступал к окну. Он уже начал уставать, вместе с усталостью появилось и трезвое мышление. Его хотят убить – не скрутить, не вырубить – просто убить. Без затей. И при этом совершенно не считаются с потерями. Живи он не на двенадцатом этаже, скакнул бы сейчас в окно – только его и видели. Но отступать было некуда. И он снова атаковал, и еще раз, и еще… его удары должны были бы быть смертельными, он не жалел противников – впервые в жизни он не просто старался победить – это, наверное, было невозможно, – он стремился убивать. Как можно больше. Правда, кое-кто из рухнувших на пол тут же подымался… хотя и не должен был. Времени на размышления о причинах такой живучести у Стаса все равно не было.

Они стреляли – но для стрельбы было слишком тесно, по крайней мере дважды пули с противным чмоканьем впивались не в ту мишень, но их не убывало, да и непохоже было, чтобы столь «удачные» выстрелы сколько-нибудь их волновали. Несколько пуль досталось и ему – пока раны были не смертельными, даже не опасными, но он терял кровь, а вместе с ней и силы. Снова и снова он бросался в атаку, хладнокровно стараясь все время находиться в гуще противников, затрудняя им стрельбу. Рукопашный бой они знали не слишком хорошо и к тому же, как ему казалось, все время били куда-то не туда, как будто рассчитывая поразить болевую точку там, где ее отродясь не было. И он пользовался этим, как мог.

Спустя какое-то время он сумел подхватить с пола пистолет. Нажал на спуск – оружие осталось безжизненным, даже курок не щелкнул, пусть бы и вхолостую. Создавалось впечатление, что он держит в руках игрушку, сделанную из цельного куска металла. Стас с проклятием отбросил его, и это промедление, эта призрачная надежда воспользоваться оружием обошлась ему дорого – его правая рука повисла, пробитая пулей, раздробленная и уже ни на что не способная. Стас, тяжело дыша, прижался к подоконнику. Он почти не чувствовал боли, всматриваясь налитыми кровью глазами в стоявших перед ним людей в черном. Их было еще много – и здесь, и там, на лестничной площадке. И Стас не имел никаких шансов на победу, он это понимал, как понимали, безусловно, и его противники. На полу валялось с десяток тел – некоторые из них шевелились и пытались принять более или менее вертикальное положение, пятерым же это было уже не суждено. Те же, кто уцелел, поняли, что он более не опасен. Они не торопились – то ли растягивая удовольствие, то ли предлагая ему в полной мере проникнуться безнадежностью ситуации. Но пистолеты в их руках не дрожали, и по крайней мере пять стволов смотрели сейчас в грудь и в живот Стасу.