Плеск звездных морей - Исай Лукодьянов Страница 40

Баумгартен был необыкновенно приветлив. В его бледно-голубых глазах светилась отеческая ласка, когда он беседовал с нами о цели экспедиции. Я сказал, что раз уж нам выпало такое счастье — лететь с ним, — то очень бы хотелось, чтобы исследователи вели наблюдение за самими собой, а нас с Робином оставили в покое. Баумгартен простёр руку и торжественно ответил, что мы должны гордиться участием в такой экспедиции, что мы, пилоты, — цвет человечества, оптимум, что у нас высокая пространственная смелость, самоконтроль и ещё что-то в этом роде и, кроме того, высокие показатели групповой психологии. И поэтому мы будем для участников экспедиции неким психоэталоном. Во как!

Накануне старта я снова говорил с Андрой. Был просто радиоразговор, без телевидения, и я жалел, что не могу заглянуть ей в глаза. Голос Андры звучал спокойно, ровно. Она готовилась к поездке в Конго, и, наверно, мысли её сейчас были заняты только пигмеями. Она просила меня не задерживаться — будто речь шла о пешей прогулке по окрестностям Веды Гумана.

«Прилетай поскорее, Улисс!»

Эти её слова я без конца повторял про себя, пока буксир волочил наш корабль к месту старта. Ну, а потом, когда мы включили двигатели и начали разгон, меня обступили привычные заботы, и тут уже, естественно, было не до Андры.

Мы с Робином вывели корабль к Венере и легли на курс спутника. Орбита была выбрана такая, чтобы нам никто не мог помешать, а вернее — чтобы мы никому не мешали. Больше от нас вроде бы ничего не требовалось: что делать пилотам на режиме спутника? Мы чередовали минимум физических упражнений с едой и сном, ну и, понятно, читали книги и развлекались разговорами. Космофлотское начальство рекомендует пилотам использовать свободное время для глубокого изучения инструкций и последней технической информации. Мы не стали пренебрегать полезным указанием, потому что мы — дисциплинированные пилоты. Раскрыв «Инструкцию по выводу корабля серии „Т-9“ с круговой орбиты вокруг населённых планет», мы принялись распевать её, пункт за пунктом, на мотив одной из популярных песенок Риг-Россо. Хорошо получилось! То ли я пел слишком громко, то ли перевирал мотив, но Робин совсем скис от смеха. Он уже не мог петь — задыхался и кашлял, а я распевал вовсю, стараясь держаться поближе к переговорной трубе.

И в салоне, конечно, услышали. В дверь рубки постучались, вошёл Баумгартен. Он вытаращил на нас глаза и спросил на своём нестерпимом интерлинге;

— Что это значит?

— Мы изучаем инструкцию, — сказал я.

А Робин изо всех сил пытался напустить на себя серьёзный вид.

— Изучаете инструкцию? — недоверчиво переспросил Баумгартен.

— Да. По мнемоническому методу. А что?

Баумгартен пожевал губами. Губы у него были тонкие, лилового цвета.

— Вот что, пилоты, — сказал он. — Первая часть исследования, пассивная часть, завершена. Закончена.

— Прекрасно! — воскликнул я, потирая руки. — Можно сходить с орбиты?

— Если ты шутишь, — последовал ответ, — то очень неудачно. Крайне.

— Ты нам скажи, старший, — вмешался Робин, — скажи, что нужно делать, и мы сделаем.

Баумгартен одобрительно кивнул.

— До сих пор, — начал он торжественно, — наша аппаратура принимала нужные нам параметры суммарного поля Венеры и накладывала их на параметры биоизлучений экипажа в нормальных условиях. Да, в нормальных. — Он сделал значительную паузу, и я подумал, что надо бы разразиться аплодисментами. — Но теперь мы перейдём к серии активных экспериментов, — продолжал он. — Нужно создать катализированные условия. Наша коллективная психика должна побыть в изоляции.

— Ну что ж, — бодро сказал я, — давайте все выйдем за борт и будем болтаться на фалах разной длины. Прекрасная изоляция для коллективной психики.

— Нет. Мы создадим сурдо-условия на корабле. Выключим освещение, связь, систему ориентации, все виды измерителей времени. Да. Для сенсорной депривации надо выключиться из времени.

Разговор становился серьёзным.

— Хоть мы и на круговой орбите, старший, — сказал я, — но всё равно место корабля в пространстве должно быть всегда известно командиру. Не могу принять то, что ты предлагаешь.

— Ты хорошо знаешь инструкцию, Улисс, — провозгласил Баумгартен. — Недаром тебя рекомендовали для этого полёта. Посмотри сюда.

Он протянул листок, мы с Робином быстро пробежали его и убедились, что он украшен подписью Самарина.

Легче справиться с метеоритной пробоиной, чем с такой бумагой. Я бы предпочёл пробоину. И Робин тоже. Вот не ожидали, что Самарин подпишет такое! Ну что ж, наше дело — выполнять. Работать для науки так уж работать для науки. Положим, так сказать, живот на алтарь.

В соответствии с этой самой инструкцией мы с Робином позволили обклеить себя датчиками. Хорошо ещё, что они были без проводов, маленькие и лёгкие. На головы нам натянули шлемы, которые прижали к темени и затылку особо ответственные датчики. Наши пассажиры тоже как следует обклеились.

— Ну да, эксперимент общий, а мы, пилоты, — психоэталон…

Перед тем как выключить свет и приборы, я последний раз взглянул на координатор, на календарь и часы, а затем на клубящийся диск Венеры.

Затем наступила полная темнота. Мы выключили все, в том числе и искусственную тяжесть. Пунктуальный Баумгартен самолично запломбировал часы. Плохо он нас знает. Мы не стали бы украдкой поднимать крышку, чтобы узнать, который час. Кроме того, он запретил бриться: по щетине сложно определить, что вот, скажем, прошли сутки, а когда щетина превратится в бородку — судить о времени нельзя.

Но нас, пилотов, не удивишь сурдо-условиями. Мы все это «проходили». А с годами приходит ещё и опыт. Недаром нас отбирают так жёстко и придумывают тесты вроде того, Михайловского. В общем, мы люди здоровые и тренированные, и чувство времени сидит в нас крепко.

Трудно объяснить, как это получается. Должно быть, первое дело — желудок. Не хочу говорить что-либо дурное о желудках наших психологов, но все же им до нас далеко. Так или иначе, мы с Робином вели отсчёт времени, и я не думаю, чтобы мы сильно ошибались. А поскольку корабль двигался по орбите с постоянной скоростью, я всегда примерно представлял, в какой точке орбиты мы находимся. Это стало для нас с Робином своего рода умственной гимнастикой.

Вот только датчики нам досаждали. От них чесалось тело, а Баумгартен строго предупредил, что чесаться нельзя: это, мол, исказит запись чувствительных приборов. Я хорошо запомнил пункт инструкции, в котором говорилось: «В точках контакта датчика с кожей возможно возникновение ощущения зуда, что не представляет опасности и является идиоматической реакцией соответствующих рецепторов. Для прекращения указанного ощущения необходимо сосредоточить мысли на другом, не занятом датчиком участке тела, мысленно перенеся датчик туда. Самовольное снятие датчиков не допускается».

Мы сосредоточивались и мысленно переносили все свои датчики на кожу Баумгартена, Михайлова и Нагаты. Вопреки инструкции, это помогало нам не очень радикально.