Волчье солнышко - Александр Бушков Страница 40

Послышался дробный топот. Навстречу Даниилу выскочил бледныйкак смерть человек в синем мундире с красными погонами. Лицо у него былозаляпано алыми пятнами. Следом, пыхтя и вопя, неслись люди с поленьями ибулыжниками.

Беглец бросился к ближайшему патрулю, схватил солдата зарукав и тоненько запричитал. Солдат неуловимым движением высвободился и сновазастыл истуканом. На рукаве у него осталась темная полоса. Даниил пошел прочь.За спиной у него раздавались азартные чмокающие удары и мерзкий хруст.

Поодаль лежал еще один в синем, и лица у него не было.

Какие-то девушки сбросили юбки прямо на улице и вкривь ивкось кромсали их портновскими ножницами, превращая в мини. Вокруг стоялатолпа, орала и хлопала в ладоши.

У глухой стены склада враскорячку лежали шесть трупов всинем, скошенные, по всему видно, одной очередью. В стоявшую тут же фуражкукто-то аккуратно справил нужду.

Особняк профессора и лейб-академика Фалакрозиса окружалацепь солдат. Ни одного целого стекла, ограда выворочена, цветы затоптаны, настенах пятна копоти, а на дверях жирно намалеваны разные слова.

На проспекте Морлокова натужно ревели моторы. Два мощныхкрасно-желтых тягача натянули, как струны, стальные тросы, прикрепленные кподпиленному золоченому монументу. Выли моторы, монумент затрещал, накренился ирухнул. Тут же на платанах покачивались, нелепо вывернув головы, люди в синихмундирах. Их было много, синих, распластанных на мостовой с выколотыми глазами,подвешенных на деревьях и балконах, торопливо расстрелянных у стен – но всеравно ничтожно мало для того, кто знал, сколько их было. И Даниил не увидел ниодного трупа в джинсах, пестрых рубашках и модных очках…

Казалось, по столице пронесся очередной циклон с нежнымженским именем – перевернутые черные фургоны, догорающие кучи портретов,сорванные вывески районных комендатур, разбитые бюсты. Даниил прибавил шагу.

Здание МУУ угрюмо щерилось сотнями выбитых окон. Площадьперед ним устилали горящая бумага, папки, синие с красным околышем фуражки,разбитые столы, лампы, чернильницы, телефоны и прочий канцелярский хлам. Трупына площади, трупы на вековых дубах, гордости министерства. Все уже кончилось –на площади не было ни одной живой души, у сорванных с петель резных дверейстояли солдаты.

Даниил бродил по коридорам и кабинетам, где не осталосьничего целого из того, что можно было разбить и сломать. Он испытывал странноечувство – так мог бы чувствовать себя старатель, долго скитавшийся без воды ипищи по безлюдным местам и вдруг нашедший десятипудового золотого идола – инечем отбить кусок, и не на чем увезти целиком. Было все, кроме Ирины, и оттогохотелось кого-нибудь убить, но всех, кого можно было, убили уже до него.

Он спустился во двор, прошел мимо знакомого вольера, гдевалялись, высунув языки, расстрелянные прямо через сетку овчарки, поднялся врезиденцию Морлокова. Судя по положению трупов, среди которых были и синие, икакие-то в кожанках, морлоковцы пытались организовать оборону. На постах здесьстояли сплошь бончевские особисты. Даниила они узнали, переглянулись, нопропустили.

Посреди огромного кабинета, усыпанного превращенной в щепкимебелью, обломками хрусталя и обрывками бумаги, на деревянном жестком стулесидел, зажав ладони коленями, Вукол Морлоков – в парадной маршальской форме,при всех орденах.

Даниил остановился перед ним, потянул из кармана пистолет. Вглазах Морлокова не было страха – только тоска скульптора, чью статую разбили унего на глазах, застывшее оцепенение Мастера, у которого отобрали тончайшейработы механизм и варварски расколотили молотком. И больше – ничего. Нипроблеска.

Послышались уверенные шаги, вошел Бонч-Мечидол, подтянутый,тщательно выбритый. В руке он держал дулом вниз десантный автомат-коротышку.

– А, Даниил, – сказал он. – Вовремя. У меняесть приказ императрицы беречь и лелеять этого стервеца, но ведь может же онпокончить самоубийством, а?

– Нет, – сказал Даниил. – Бонч, так нельзя,понимаешь? Нужно не так, нужно совсем иначе…

Бонч-Мечидол не сразу, но понял. С любопытством посмотрел наДаниила, словно видел его впервые, покрутил головой, хмыкнул и направился квыходу, четко печатая шаг.

Даниил пошел назад знакомой дорогой, слыша, как во двореповизгивает раненая овчарка. Остановился у вольера, подумал и выстрелил. Визгоборвался.

– Даниил! – окликнул кто-то.

На лестнице стояла Милена, в нарядном желтом платье,веселая, ничуть не грустная.

– Привет, – сказал она. – Видал, как разнеслинашу контору? Ничего, аре лонга, вита бревис… Наживем. Там все равно валяютсяорангутанги, которые только и умели стоять на часах и отбивать печенку… Яслышала, у тебя грусть? Перемелется, терпи…

– Иди ты знаешь куда? – сказал он хмуро.

– Глупости. – Милена подошла к нему,прижалась. – Тебе очень плохо, да? Ну конечно. И тебе нужно отвлечься:водка до бесчувствия и женщина до одурения – старый апробированный способ.Пошли. Водки у меня навалом, а что до второй части программы, ты знаком с моимибесстыжими губками. Поехали?

– Поехали, – медленно сказал он.

Альтаирец Кфансут наблюдал Землю и ее беспокойную жизнь светки старого платана в образе ободранной вороны. Время от времени егоразмышления нарушали гомонящие коростеньцы, тащившие к дубу очередногоупиравшегося сине-малинового.