Недоросль имперского значения - Дмитрий Луговой Страница 40

– Гончарова, говоришь, Мария. Ясно, – задумчиво проговорил он, стоило мне закончить рассказ. – А вот…

– Погоди, Гриш, – перебил я его, заметив, что Орлов уже не дремлет, а внимательно наблюдает за нами из-под шляпы. – Смотри, «благодетель» твой нами интересуется. Сейчас будем объяснять, что мы так долго обсуждали.

– Да ну, плевать на него теперь! Что-нить придумаем!

Выдумывать, к счастью, ничего не пришлось. Внимание Орлова отвлёк Макар, который показался из мастерской, бережно неся коробочку с «моделью» золотого песка. С ним на пару поспешал и Кулибин.

Повторная промывка удалась. То ли совок попался удачный, то ли промывавший на этот раз Орлов действовал очень аккуратно, но не потерялось ни одного грамма драгоценного металла. Ну, или совсем чуть-чуть, учитывая погрешность весов. Все были довольны, за исключением Ивана Петровича.

– Долго, – резюмировал он. – Долго и муторно. Тут механизьм не помешает. Думать надо.

– Драга! – озарило меня смутно помнимое слово.

– Драга? – переспросил Кулибин.

– Она самая, – подтвердил я. – Точно не помню, как устроена, но, навроде большого колеса с ковшами…

– Не помнишь, и не надо, – отрезал изобретатель. – Я, пожалуй, сам скумекаю. Вроде как представилось уже. Вот завтрева и начну собирать.

Ну что сказать? Одно слово – Кулибин!

Потом была экскурсия по объекту. Мне было бы гораздо интереснее, не разбереди Гриц своим разговором душу. Но всё равно, кое-что произвело впечатление. Во-первых, это модель парового двигателя, который устойчиво работал, попыхивая паром из выпускного клапана, и окутанный едким, но душистым дымом жарко сгорающей в топке смолы. И пусть вращающийся вал можно было с небольшим усилием остановить двумя пальцами, Кулибин заявил, что в самом ближайшем времени он берётся значительно повысить «силу машины». Правда, времени в обрез, так как Михайла Василич просил подумать над особыми мехами, чтобы собирать газы различные, электричеством получаемые, но помощников много, так что справится.

Второе устройство, которое с гордостью продемонстрировал Косолапов, было аналогом приёмника Попова. Правда, посетовал при этом, что сделал бы раньше, но никак не мог дождаться платины на когерерную трубку. Прибор уже уверенно реагировал на разряд электрофора на расстоянии двадцати метров. В общем, кое-что из того, что я успел вспомнить и рассказать Ломоносову, потихоньку реализовывалось на практике. Хотя видно было, что до настоящего прорыва ещё ой как далеко. Не то, что о промышленных масштабах, о единичном производстве говорить ещё рано было. Хотя я зря придираюсь. Учитывая, что времени прошло всего с гулькин нос, сделано было действительно очень много.

После позднего обеда начали собираться обратно. Орлов так и не вспомнил, что хотел спросить у нас что-то, а может и не хотел вовсе. Потёмкин был задумчив, но сквозь его задумчивость временами прорывались отблески бушующих эмоций. Он походил на лавовый поток, в котором через тёмную остывшую породу просверкивают местами ярко-алые, а местами ослепительно белые прожилки. Да и вообще, весь он был как застывший на мгновение вулкан, готовый в любой момент взорваться огненным гейзером.

Мы уже вскочили на коней, как нам навстречу показались бравые вояки, охраняющие периметр по заставам. С собой они тащили связанного по рукам худощавого гладко выбритого мужика лет тридцати пяти. Несмотря на изрядно потрёпанный вид, ясно было, что человек этот не из простых.

– Что у вас там? – Орлов перегнулся в седле.

– Шпиёна словили, вашсиясьтво, – браво отчеканил один из конвоиров. – Что делать-то с им?

– Далеко ль ушёл? – поинтересовался Гришка.

– Та не… на подступах попался.

– Что говорит?

– А ничё. Ни бельмеса не понимает. Одно слово, немчура басурманская.

– Ну, так повесить его, – запросто решил он.

Орлов огляделся. Неподалёку, как по заказу, имелась толстая сосна, смотревшаяся великаншей на фоне многочисленных мелких товарок. На высоте примерно трёх метров её ствол раздваивался, оттопыривая толстый сук почти параллельно земле. В неё Григорий и ткнул пальцем: «Вот, как раз подойдёт».

Я же представил, что на моих глазах сейчас произойдёт такое непотребство, содрогнулся. Нет, конечно, какой век, такие и порядки, но любоваться дёргающимся в судорогах телом был не готов.

– Подожди, Гриш, – остановил я готовую начаться экзекуцию. – Не спеши. Давай его с собой возьмём. Пусть расскажет, кто послал, да зачем. Не сам же он по себе здесь появился.

Орлов молчал. Я надеялся, что такое вполне логичное решение перевесит желание наказать незадачливого джеймсбонда. Наконец он отрицательно покачал головой. Вот гадство! Куда бы смыться по быстрому? Но оказалось, я неверно истолковал его жест, так как он резюмировал:

– Не, сами не потащим. Нехай его другие в петропавловку доставляют. И то дело – расспросить надобно. Слыхали? – обратился он к конвоирам. – Отрядить с охраной в каземат. Да смотрите внимательней – не упустите!

Я перевёл дух. Страшное зрелище отменилось. Через несколько минут мы уже скакали по направлению к столице.

На позднем ужине, совмещённом, как обычно, с обсуждением дневных дел в этот раз присутствовал Потёмкин, который всё больше скромно помалкивал. Екатерина же просто засыпала меня вопросами о дневной поездке. Как оказалось, она сама на объекте ещё ни разу не была, а рассказы Орлова, хоть и интересны, но хочется послушать мнение и другого очевидца. Я рассказывал, временами косясь на Грица. Тот просто пожирал глазами объект своего вожделения. Странно, или я раньше не обращал внимания на это, или же окрылённый неожиданной перспективой, он наплевал на рамки. И плохо – Орлов хмурился, перехватывая откровенные взгляды. Как бы чего не вышло.

Под самый конец, Гриц обратился к императрице с просьбой, неожиданной, в первую очередь для меня самого, так как касалась именно моей персоны.

– Матушка, ты бы отпустила сегодня Степана со мной к Ломоносову. Михайла Василич задумал небо звёздное понаблюдать, очень просил о его присутствии.

– Да пущай идёт, – неожиданно легко согласилась Екатерина. – Что я ему нянька, что ли?

– Нормально! А меня что, никто спросить не хочет? – вклинился в разговор я, обращаясь, правда, к Потёмкину, чтобы не обидеть императрицу такой фамильярностью. Что-то мне подсказывало, что тот не просто так зовёт меня к Ломоносову, а ищет себе жилетку, чтобы поплакаться о своей несчастной любви.

– А что, не пойдёшь? – поинтересовалась Екатерина.

– М-м… пойду, конечно, – по сути, причин для отказа не было, но я, напоследок, чуть поупрямился. – А что, Ломоносов мне не передал о приглашении?

– Дык, оказии не было, – ответил Гриц. – Вот наладим связь проволочную, тогда будет лично приглашать.

На самом деле, усадьба учёного была выбрана для обустройства первого узла связи с царской резиденцией. С одной стороны – далеко, по нынешним меркам, а с другой – вроде как и не очень. Но, как обычно на Руси бывает, запрягали долго. Оставалось надеяться, что поедем быстро.