Лучший возраст для смерти - Ян Валетов Страница 4

Белка хмыкнула и положила карандаш в карман.

Ножом управляться проще и привычнее.

Зачем нужен карандаш? Разве им можно вырезать мясо из туши?

Лезвие с хрустом прошлось вдоль хребта дира.

* * *

Книжник надеялся, что и на этот раз все обойдется.

В душе он понимал, что после сцены в лесу, после того, как он видел, как спасовали перед Белкой трое «непобедимых» Вождей, ему не избежать расправы. Речь шла о том, казнят его Вожди или все закончится избиением с членовредительством? Морально Тим был готов к худшему, но умирать не хотелось. Он давно научился терпеть все, кроме смерти.

Когда охотники под присмотром Ноги и Свина, приволокли в Парк тушу дира, Книжник сидел у себя на третьем этаже и смотрел в окно на площадь.

«Площадь», конечно же, было громко сказано. Когда-то, лет этак восемьдесят назад, это место можно было назвать площадью. А сейчас…

За многие годы растения отвоевали у мертвой человеческой цивилизации потерянные территории. Трава заплела плитку тротуаров, разгрызла в крошку асфальт, заставила полопаться бетон. Деревья разрослись, между стволами появился кустарник и нагло прущий из земли молодняк образовал редкий подлесок, с которым герлы пока еще успешно боролись.

Но площадь все же была бывшей, теперь ее можно было назвать небольшим сквером, за которым плохо ухаживают садовники.

Вокруг нее стояли здания – убежище для людей Паркового племени, в том числе и тот дом, где нашел свое пристанище и судьбу Книжник. В доме этом никто больше жить не хотел, слишком холодным и неуютным он был. Доски полов и паркет из залов и коридоров на втором этаже сожгли еще в давние времена, скорее всего, в один из первых годов после прихода Беспощадного. А вот окна оставили нетронутыми.

Это потом за домами научились следить, когда выяснилось, что строить новые не умеют. Едва хватало навыков поддерживать в пристойном состоянии уцелевшие здания, особенно если сохранялось остекление.

В первые годы в Парке случалось много пожаров. Это летом в окрестностях можно было с ума сойти от духоты, зимы же оказались сырыми, промозглыми и достаточно суровыми.

Грелись, как могли, а могли плохо, отчего и горели целыми кварталами, особенно в Городе. В Сити до сих пор кое-где стоят обугленные остовы съеденных огнем домов и высится полуосыпавшаяся горелая свечка небоскреба в Даунтауне.

Книжник видел ее развалины собственными глазами.

Год назад он в качестве пеона участвовал в набеге на Сити и вынес из этого похода, помимо страха и отвращения, большой бумажный атлас с картами автомобильных дорог.

Атлас валялся на верхней полке стеллажа на разрушенной заправке, где они пережидали ночь. Плотный кусок пластика, в который запечатали книгу, сохранил ее невредимой.

Давно не ездили автомобили.

Давно заросли дороги, по которым можно было на них передвигаться.

Давно умерли люди, которые умели делать автомобили, и сами машины превратились в кучи бесполезного ржавого хлама, а атлас все так же лежал на заправке и терпеливо ждал нового хозяина.

Притащив добычу домой, Книжник изучал его несколько недель.

Он сопоставлял карты дорог со знакомыми названиями городков, которые до сих пор можно было прочесть на облезлых дорожных указателях и, наконец, смог разобраться с их местоположением.

Страна, в которой они жили, оказалась огромной. Куда больше того, что он мог себе представить. Жилы больших дорог соединяли между собой Сити, оставляя чуть в стороне поселения поменьше. От жил во все стороны разбегались дороги потоньше, от них – еще мельче. На последних страницах Книжник обнаружил планы городов.

Атлас захватил его, как самый лучший роман, заставил окончательно проснуться уставшее от обыденности воображение. Но, увы, не убил в Книжнике наивность – он все еще полагал, что устройство Мира кому-нибудь интересно. Он сунулся к Вождям, чтобы поделиться свежим знанием с племенем, но натолкнулся на холодное брезгливое непонимание: зачем? Зачем племени знать об этом? Что это даст? Разве станет кто-то добровольно отдаляться от дома на многие мили?

Книжнику было до слез обидно, что никому не интересны ни книги, ни карты – ведь – кто бы мог подумать – Парк в атласе был удостоен отдельной четверти страницы, названия «Кидлэнд» и подробной схемы.

Развалины «Кидлэнда» начинались в нескольких сотнях ярдов за площадью. Когда-то приезжих встречали ворота, над которыми возвышались огромные цветные буквы. Сейчас не было ни ворот, ни букв – сохранилась лишь металлическая основа конструкции, рыжая от многолетней ржавчины, но все еще сохранявшая полукруглую форму. Летом ржавая арка зарастала нахальным плющом и выглядела нарядно, зимой же торчала, как обглоданное ребро, обвитое колючей проволокой сухого стебля.

Возле бывшего входа, на круглой клумбе, теперь сжигали жертв Беспощадного – это был обычай, его исполняли, потому что так велел Закон. Все понимали, что никакой опасности заразиться давно нет, что Беспощадный рано или поздно придет к каждому из них, но по Закону всех, кто встретил Беспощадного, надо сжечь. А с Законом не поспоришь!

Справа от центральной аллеи расположилось кладбище для тех, кто умер сам по себе: от ран, болезней, в междоусобице или в битвах. Оно очень разрослось за последние десять лет и уже давно выплеснулось за пределы потерявших форму газонов.

А Парк, раскинувшийся на огромной площади, давно из Парка стал лесом.

Аттракционы рухнули и сгнили. Те же, что чудом устояли, напоминали огромные скелеты доисторических существ, покрытые ржавчиной и коростой облупившейся краски, обвитые все той же зеленой сетью плюща и вьюнков. Парк был знаком Книжнику с детства – здесь они играли, когда были бэбиками и кидами, так что он до сих пор помнил, где можно по неосторожности упасть в открытый колодец, где свернуть себе шею, споткнувшись о скрытые в густой траве рельсы.

А настоящий лес начинался за пределами парка аттракционов, и его Книжник боялся и не любил. Дом для него был здесь, среди старых стеллажей, заставленных книгами, а самой лучшей постелью на свете – древний, пропахший сыростью и мышиным пометом матрас, лежащий в углу.

Дверь Библиотеки с грохотом распахнулась, пропуская злого, как бешеный вольфодог, Облома. За ним со злорадной улыбкой на лице шагал Бегун. Он был самый мелкий и самый жестокий из Вождей – сухой, быстрый, с неприятным острым личиком и кривыми зубами.

– Вставай, червяк, – приказал Облом, и не дожидаясь, пока Книжник встанет, сорвал его с подоконника своей лапищей. – Дуй вниз, племя ждет тебя, урод!

Книжник открыл было рот – взмолиться, но натолкнулся взглядом на холодные глаза Бегуна и промолчал.

Внизу на площади, возле окровавленной туши дира, действительно собрались челы и герлы с бэбиками, далеко не все собрались, но это ничего не решало.

Облом ткнул Книжника в спину и тот едва не упал.