Блицкриг Берии. СССР наносит ответный удар - Анатолий Логинов Страница 4

– Продолжайте, генерал, – голосом, в котором явно чувствовались признаки надвигающейся грозы, поторопил его Гитлер.

– Поступили первые донесения о полученных от пленных сведениях. Отмечается, что все пленные одеты в неизвестный вариант русской формы. Но самое главное, – было видно, что Кейтель тянет время, – самое парадоксальное… все они считают, что идет не сорок первый, а пятьдесят третий год и что Германия была разбита в сорок пятом году.

– Что еще? Больше вы ничего не хотите добавить? – спросил уже откровенно злым голосом Гитлер.

Кейтель замялся, и это окончательно вывело Гитлера из себя. Он буквально взорвался. Такого не видел еще ни один из присутствующих на совещании. «Фюрер и рейхсканцлер германской нации» орал, как простой солдафон. Многие употребленные им эпитеты были в новинку даже генералу Гальдеру. Если перевести все сказанное на язык родных осин, то Гитлер называл идиотами, полными дебилами и вообще свинскими собаками Гиммлера, Геринга, Удета, Кейтеля, а заодно Гальдера, а затем и всех, кто попался ему на глаза. Канариса он и вовсе приказал немедленно арестовать и повесить на рояльной струне за систематическую дезинформацию, поступавшую от абвера. Герингу досталось за неспособность люфтваффе что-нибудь сделать против новых истребителей и бомбардировщиков русских, Удету – за недооценку работ по реактивным истребителям, а остальным просто за компанию и за неправильную оценку русских сил…

– Вы что, принимаете меня за полного идиота? Почему скрываются факты, почему показания пленных доложены не полностью? Надеетесь, что я ничего не узнаю? – кричал Гитлер.

Кейтель успел заметить промелькнувшую на губах Гиммлера усмешку. Теперь он понял, что этот хитрец уже успел все доложить фюреру. Внезапно наступила тишина, слышно было только, как под кем-то поскрипывает стул. Гитлер, спокойный, словно ничего не случилось, продолжил:

– Необходимо срочно установить связь с англичанами и американцами. Пусть выдвигают свои требования, пусть торгуются. Я согласен пойти даже на переговоры с еврейскими плутократами, лишь бы создать единый фронт против большевистской угрозы. Потому что из всего, что тут наплели нам военные, следует только одно – долго против большевиков мы не устоим. Затем они разберутся и с остальными… Риббентроп, вам все ясно? Срочно ищите контакты! Впрочем, пусть, кроме вас, этим займутся и люди Гиммлера. Обещайте все что угодно, потом разберемся… Да, и пригласите ко мне после совещания японского посла.

Затем началось обсуждение текущих военных вопросов: какие части куда перебросить, что можно снять с оккупированных территорий в Европе, какие требуются изменения в планах выпуска вооружений…

Совещание, к большой радости присутствующих, закончилось на вполне спокойной, деловой волне. Вот только Канарис не мог этому радоваться, так как Гиммлер, ловко воспользовавшись словами Гитлера, немедленно приказал его арестовать. Поэтому теперь на Принц-Альбрехт-штрассе дюжие следователи уже выбивали у него признание в шпионаже и подрывной работе на пользу мирового еврейства, жидомасонских большевиков, а заодно и английской разведки. Выбили бы и признание, что он гондурасский шпион, но Гондурас пока никого в мире не беспокоил.

Генерал-губернаторство (Польша). Анабазис госпиталя

В госпитале было неплохо, только вот долго побыть на одном месте не удалось. Из-за опасности прорыва большевиков госпиталь эвакуировали под Варшаву. Бруно, хотя последствия контузии еще сказывались, от чего он несколько раз даже терял сознание, пытался вернуться в строй. Но главный врач госпиталя доказал ему как дважды два, что в нынешнем его состоянии в бою он будет скорее обузой. Пришлось Винцеру погрузиться вместе с другими ранеными в эшелон и под свист паровоза отправиться на запад, в то время как его боевые товарищи продолжали биться на востоке с накатывающими азиатскими ордами большевиков. Госпитальный состав шел медленно, часто останавливаясь на полустанках, пропуская эшелоны войск с запада и пережидая восстановление путей после русских бомбежек. Частенько станции, на которых он останавливался, напоминали руины – здесь побывали русские бомбардировщики, уже прозванные солдатами «Фляйшер» [6]. Именно такие бомбили и его роту. По госпиталю ходили о них разные слухи. Поговаривали, что двигатели на них без винтов, что вооружены они какими-то суперпушками, а главное, несут огромную бомбовую нагрузку и практически неуязвимы как для истребителей, так и для зениток. Говорили, что за один сбитый бомбардировщик такого типа обещано три тысячи марок, которые пока так никто и не получил.

Еще более страшные слухи ходили о новых русских танках. Подбить их удавалось только из «ахт-ахт» [7]или тяжелых корпусных пушек. Причем русские воевали весьма хитро, действуя обычно из засад, применяя контратаки накоротке, передвигаясь на больших скоростях и умудряясь вести точный огонь на ходу. Лежавший в одном купе с Бруно раненый офицер-танкист Гюнтер Кюбель уверял, что пушки этих танков калибром не менее 88 мм и, по-видимому, стабилизированы. Он рассказывал, что немецкие конструкторы тоже пытались создать такие приборы, но пока ничего путного не получается.

Последствия контузии уже почти исчезли, а вялое передвижение поезда до того надоело Бруно, что он уговорил начальника госпиталя выписать его. Получив документы и распрощавшись с Кюбелем, Винцер вышел на первой же станции.

Опять судьба хранила его, потому что прибывший в Варшаву госпитальный поезд попал под грандиозную ночную бомбежку. Русские тяжелые бомбардировщики подошли к Варшаве на почти недосягаемой для истребителей и зениток высоте в двенадцать километров и сбросили фугасные и зажигательные бомбы, стремясь разрушить Варшавский железнодорожный узел. Согласно подсчетам экспертов, их было не менее шести сотен, и прилетали они несколькими волнами. Сброшенные бомбы разлетелись на большой площади, но в основном накрыли районы маневрирования поездов, и на путях воцарился огненный филиал ада. Несколько эшелонов с боеприпасами и горючим, вагоны с солдатами и лошадьми, паровозы и пристанционные постройки – огонь не пощадил ничего.

Хорошо, что пока обер-лейтенант Винцер ничего не знал о будущем и, с легкой душой простившись с госпиталем, отправился на поиски своей дивизии.