Ночь человека - Сергей Слюсаренко Страница 4

– Можно, господин Куто? — всовываю я нос в его кабинет. Ну ведь только что позвонил, спросил то же самое — ан нет. Ведь плевать мне на такие подхалимские формальности, есть же нормальные правила. Но все равно, соблюдаю негласные унизительные традиции.

– А, заходи, заходи! Я сейчас, тут дела, — и директор продолжил чтение каких-то мейлов. Закончив, произнес:

– Я вот что спросить хотел, как ты жить дальше собираешься?

– Как и раньше, молча, — не поняв подтекста в вопросе, ответил я.

– В смысле, ты когда прекратишь свои поездки за границу? На месте работать надо!

– Ты знаешь, Леша, я рад работать дома, но ведь ты сам мне не платишь деньги, вот и приходится мотаться.

– Я бы тебе платил, но ты все равно умотаешь!

– Ну, если честно, сначала ты перестал мне платить, а уже потом я стал работать за границей.

– Не надо передергивать, — Куто стал нервничать, и полоска лба на границе волос густо покраснела.

– Я не передергиваю, ты сам знаешь, что я постоянно подаю проекты на конкурсы. Выиграю — никуда ездить не буду. А пока все в твоих руках. Плати, и буду здесь работать.

– Ладно, договорились. Я вообще не за этим тебя звал. Почему не сказал, что по проекту «Савой» работа все-таки пошла? Ты же говорил, что партнеры все застопорили.

– Ты, по-моему, писем не читаешь, стопорили вначале, а потом самим нужно стало. Вот в мою последнюю поездку и получилось. Я тебе несколько раз писал. И результаты рассказывал.

– Я ничего такого не помню! Ты должен понять — это моя идея, и я первый с партнерами обсуждал этот проект!

Ага, конечно, обсуждал. После многочасовых дискуссий со мной. Ну и жук.

– Так вот, я тебе отныне запрещаю работать по этой тематике! Это сфера моих интересов!

Да, загнул директор. Такой наглости я не ожидал. Было заметно, что к этому разговору он готовился давно и ждал моего сопротивления. Заранее отработанная поза в кресле, отрепетированные фразы. А ну тебя на фиг.

– Да ради бога, занимайся сам. Только от меня уже ничего не требуй.

– Договорились. И впредь будь крайне аккуратен в такого рода делах. Ты должен понимать, что для ведения таких проектов необходима жесткая дисциплина.

А что возразить? Очень трудно добиваться на каждое свое сказанное слово справки о том, что ты его сказал. На каждое письмо — заверенного ответа. Однако надо. Надо всегда четко представлять, с кем имеешь дело. Надо было, конечно, рогом упереться, поднять скандал, выступить на ученом совете. Надо. Но кому?

В офисе меня ждал запрос из министерства, требовали срочно принести подписанные документы. Придется опять к директору и главному санврачу — подпись на предмет отсутствия тараканов в учреждении. После двухчасовой суеты гордо покатил в министерство. Госпожа Перченко, принявшая меня после повторившейся дискуссии с охраной, бегло просмотрела документы и отправила меня за визой старшего клерка. Госпожи Отруты. Такое ощущение, что они берут на работу дам только благодаря их фамилиям.

Там меня ждала очередь из приезжих. Они ревниво глядели на меня, баловня столицы, которому, чтобы попасть на прием к самой Отруте, было достаточно проехать два квартала. Провинциалы были, конечно, большими конкурентами в этой бессмысленной схватке. Они, зная сложность поездки в столицу, заранее тысячи раз перепроверяли документы, созванивались со знающими людьми и готовили тайные, ублажающие подарки чиновницам. А я так приперся. Да ещё фыркнул, узнав, что я пятый в очереди. Поняв, что за предыдущие шесть часов был принят только один человек, выскочивший прямо передо мной, я совсем загрустил. Госпожа Отрута выходила покурить на полчаса примерно каждые пятнадцать минут. И, судя по тому, как она смотрела сквозь заискивающие взгляды очередников, была женщина закаленная. В итоге завтра мне придется опять посетить этот дом скорби, чтобы выстоять эту же очередь.

На следующий день я прибыл сюда с утра, опередив поезд из провинции на пять минут. И был первым. По-моему, я уже включаюсь в эту игру. Как кролик в игру удава. Отрута держала меня в ожидании почти три часа, обсуждая по телефону покупку новой кофточки и прервавшись только для того, чтобы заявить мне:

– Вы что не видите, я занята!

Я ретировался и терпеливо стал ждать в коридоре. Наконец я услыхал, как она положила трубку и опять шагнул за заветную дверь. Госпожа Отрута и другая, тоже важная дама, сидели друг напротив друга за письменным столом. Они ели борщ из литровых стеклянных банок. По-видимому — каждая свой. Даже не взглянув на документы, помогая себе кусочком черного хлеба, Отрута заявила:

– У вас над буквой «А» нету тильды, переделайте, переподпишите и приносите опять.

– Извините, в урду нет тильды над «А», — робко возразил я.

Отрута, молча отложив хлеб и не выпуская ложку, взяла телефонную трубку и набрала номер. Трубку она прижала подбородком, вернув хлеб на место.

– Перченко! Как вы готовите документы? Что вы тут ко мне присылаете?

Судя по паузе, с того конца провода отбрехивались.

– Чего вы стоите, — не отрываясь от трубки, подняв на меня глаза, заявила Отрута, — идите, переделывайте, я так не приму!

Дальше она вела разговор с Перченко о делах, не связанных с моим проектом, о каких-то внутренних распрях. Потоптавшись, я ушел восвояси, прихватив разбросанные по столу бумаги. Домой и пива. Только на этот раз — много…

Дома — тоже очередной бред. Письмо из ЖЭКа — в конверте бланк учета очереди льготной замены прокладок. Бланк перечеркнут крест-накрест и сверху неаккуратно накарябано — «Явитесь в ЖЕК не позже следующей субботы». Ладно. До субботы далеко.

Мимо раздолбанного русла реки. Названия которой я не помню. Мимо нависающих над головой скал. Но над душой все равно — громада двухголового Эльбруса. Терскол уже позади. Впереди, вернее вверху — первый привал, «Песчаная гостиница». На меня, одиночку, дико поглядывают остановившиеся на традиционный отдых группы. Одиночек здесь не любят. Я тоже не люблю одиночек. Я сам одиночка. Не буду их беспокоить. Однако не следовать традиции — это по меньшей мере неумно. Надо сесть, поковыряться в рюкзаке. Особым драйвом считается сверить высотомеры с кем-нибудь из отдыхающих здесь. Высотомера нету, поэтому я предлагаю, из шкодных побуждений, сверить шагомер. Предлагаю я это матерому ходоку, который шагает в сопровождении неуравновешенных девиц — очевидно, собирается покорить не так горы, как своих согруппниц. Все, мой юмор не понят, хватит!

Вперед, к Чипер-Азау. Даже то, что в рюкзаке у меня почти ничего нет, кроме плоской коробки и мелкой ерунды, не имеет значения. Я начинаю тяжело дышать после первых ста метров подъема по снежнику. Не надо паниковать. Тяжелое дыхание — это просто тяжелое дыхание. Не обращать внимания. Ну, дышу, сопя как слон, но ведь иду и не замедляюсь. Тяжелое дыхание — это пройдет. Как только организм войдет в новый ритм, как только перестанет бояться непривычных для него условий. Я надеюсь.