Берсеркер: Синяя смерть - Фред Томас Саберхаген Страница 4

Каждый высказывал свое мнение, командир слушал внимательно, даже не прилагая никаких усилий, чтобы прекратить дискуссию.

“Пусть обсуждают,– думал он про себя.– В конце концов это их право”. Но сам уже принял решение: лететь одним, и слушал терпеливо лишь для того, чтобы окончательно убедиться, что прав. Он был главным, каждый осознавал это. И он был уверен, что в решающий момент все подчинятся его приказу, проявят дисциплину, присущую флотилии воздушных космических сил.

Пойнсот предложил:

– Мы могли бы разделиться и приблизиться к ним поэтапно с разных сторон и с разным интервалом времени. Ведь по нашим сведениям, только один корабль нападает на Лайоунинг.

Доминго резко возразил на это:

– Вероятно, это синяя смерть. Мы остаемся вместе.

– Что собой представляет эта “синяя смерть? Ведь кто-то назвал его “Левиафаном”...– на этот раз говорил Чакушин, сравнительно недавно прибывший в Милкпейл.

– Это особенный берсеркер,– сказал Доминго и замолчал, тихо вздыхая.

Чакушин, уже встречавшийся с берсеркерами, помолчал, пытаясь представить опасность ситуации по количеству нападавших и после этого добавил:

– Это ведь только один из кораблей; не так ли? И, я не думаю, что в нашу туманность сможет проникнуть действительно большой корабль.

Новичку было простительно так думать, но это было не совсем так. Машина или корабль любых размеров могли пролететь через густой туман межпланетной среды, но корабли, превышающие определенные размеры, например, вдвое больше размера “Сириан Пэрл” не могли пересечь этот туман на скорости, достаточной для выполнения каких-либо ощутимых боевых действий.

– “Левиафан” – это особенный берсеркер,– попытался объяснить Искандер.– В настоящее время он имеет три или четыре имени. Некоторые зовут его “Старина Синева” или что-то в этом роде. Особенным он считается уже потому, что это действительно настоящий бандит, прямо-таки нашпигованный совершенным оружием. И всякий раз при нападении он почти недосягаем, потому что преподносит самые невероятные сюрпризы.

Понимая, что его слушают, Искандер продолжал:

– Вот поэтому он непредсказуем. Даже для берсеркера. Уже несколько поколений, а колонии Милкпейл – целый век, подвергаются нападениям с его стороны.

Симеон, которому все это не очень нравилось, пробубнил что-то невнятное. Доминго, прислушиваясь к их разговору, едва ли мог обвинить его в чем-либо. Мало кто из членов его команды, благодаря богам, имел богатый жизненный опыт, как Доминго.

Для того, чтобы все понять и осознать, взвесить необходимо было прожить здесь хотя бы несколько лет.

Его мысли вернулись к собственным проблемам. Он никак не мог выбросить из головы прерванную свадебную церемонию и думал сейчас о людях, которых только что оставил. Особенно о дочери – Меймио, которая вынуждена была провести свой свадебный день в одиночестве в защитном отсеке. Потом он встряхнулся и понял, что есть неотложные задачи, что ситуация не терпит промедления. Люди ждали его команды...

Небольшой эскадрон, ведомый “Сириан Пэрл”, перешел на более отдаленную орбиту и быстро оставил маленький шар Шубры далеко позади, спеша на помощь своим соседям.

Доминго пытался определить сколько еще кораблей могли бы сейчас направляться в Лайоунинг с других колоний. Ведь вероятно, что были посланы курьеры и в другие колонии звать на помощь. Капитан не мог быть совершенно уверен, что все посланцы достигли своей цели, но предположить такое было вероятным. А вдруг все-таки никто из курьеров не сумел передать сигнал тревоги? И кроме них помочь сейчас нуждающимся некому? Надо было торопиться – иначе промедление смерти подобно.

Но независимо от того, будет ли помощь действительной или нет, своевременной или запоздавшей, задачи и обязанности его команды и его собственные – предельно ясны. Доминго давно это понимал.

Думая о “Левиафане”, он заставил замолчать – пытался заставить замолчать – свои давние воспоминания и личные чувства. Он должен быть свободным, чтобы воспринимать ситуацию, как военный стратег, как логически мыслящий человек.

Было бы прекрасно, это действительно было бы огромным достижением, если бы им удалось окружить в космосе этот проклятый корабль и своими силами свести с ним старые счеты, которые вправе предъявить ему многие колонии и корабли.

– Может быть выберемся на некоторое время из молочной среды и посмотрим разок на настоящие звезды? – это снова заговорил Чакушин, новичок в команде, который все еще чувствовал тоску по дому.

Доминго жил в Милкпейле больше двадцати лет и лишь несколько раз за это время ездил, и то ненадолго, на родную Землю. Теперь он почти забыл, как выглядят звезды на ясном, чистом небе.

Маленькие корабли набрали скорость. Обволакивающая белизна туманности Милкпейл непрерывно пролетала мимо, то под ними, то над. Почти так же, как земные облака проплывают мимо скоростного самолета – сгустки белизны мерцали в соответствии со скоростью полета кораблей.

– Справа какой-то объект, командир!

– Вижу! Спасибо,– ответил Доминго.

Члены команды каждый на своем устройстве слежения обнаружил, а детекторы подтвердили, что с правой стороны корабля двигалось нечто, не связанное с безжизненными потоками и волнами, вечно бушующими в самой туманности. Это была некая форма жизни, не встречающаяся на поверхности крупных планет. Может быть, это был сгусток микроскопических тел, состоящих наполовину из неопределенного вещества, наполовину из энергии?

Здесь на туманности, на этом небольшом участке Галактики, заселенном пришельцами с Земли, неизвестные формы жизни процветали в широком разнообразии, благодаря легкому ускорению силы тяжести, мягкому давлению и обилию энергии.

Это могла быть одна из более или менее известных форм жизни, присущей туманности, как например на Шубре или вблизи нее, в других активных колониях. Но не исключена была возможность и того, что этот сгусток состоял из веществ до сих пор неизвестных колонистам. Как бы то ни было, он находился слишком далеко и Доминго не мог определить его природы, равно как и не имел времени, чтобы остановиться для более точного его изучения.

– Черт! Это очень специфическое место,– сказал Чакушин со смешанным чувством удивления и гордости недавно прибывшего, но уже постоянного жителя колонии...