Орден Последней Надежды. Книга 2. Святой воин - Андрей Родионов Страница 4

Вот это называется влип. Что бы ни сказал, меня либо убьют на месте, либо все равно устроят свидание с пыточных дел мастером. Я мог бы попробовать позвать на помощь, но далеко не факт, что крик услышат за ржанием лошадей, криками и шумом приготовлений к отъезду. Все, чего добьюсь, — забьют в рот кляп или шарахнут по голове со всей дури. Нет уж, лучше буду молчать!

Голос барона суровеет, ледяным взглядом он пытается сломить мою волю.

— Итак?

Подождав еще пару секунд, Жиль де Лаваль, первый барон Бретани и кузен его королевского величества дофина Франции Карла VII, раздраженно рычит:

— Шевалье де Мюрраж и сьер де Ребуш, приказываю вам взять данного господина под стражу, незамедлительно доставить его в темницу замка Тиффож и держать там в кандалах под усиленной охраной до моего приезда, а вернусь я очень быстро. Никого к нему не пускать, и учтите, что за пленника вы отвечаете головой!

Да уж, наслышан я о том замке. Люди осведомленные ставят его камеры на третье место, сразу после узилищ королевского замка Бриссак, что расположен в южной провинции Дофине, и «особых келий» монастыря бенедиктинцев, который находится близ города Монтобан. Заплечных дел мастера барона Жиля де Рэ, не знающие себе равных во всей южной Франции, по праву слывут настоящими умельцами. По слухам, нет человека, которого им не удалось бы разговорить. Собственно, у них только одна проблема — как заставить клиента замолчать. Еще говорят, что палачами у него служат сарацины, Жиль де Рэ выписал их за большие деньги аж из самой Кордовы. Восточные умельцы знают настолько ужасные пытки, что от одной мысли о том, что вновь придется перенести эту невыносимую боль, самых стойких людей охватывает неудержимый страх и сильнейшее желание говорить, говорить и говорить. Пленников, в коих барон больше не испытывает нужды, живьем бросают в специальный агрегат вроде гигантской мясорубки, что с легкостью перемалывает людей целиком. Окровавленные куски мяса чуть не ежедневно сыплются прямо в реку, ведь барон — большой любитель допросов с пристрастием. К тому же Жиль де Лаваль — дьяволопоклонник, единственный оставшийся в живых из той секты, которую я сумел уничтожить в прошлом году. Как же не вовремя он меня опознал!

Нет, решено, не поеду в замок Тиффож! Времени свободного ни минуты, да и настроение не то, не годится оно для гостей. Только нельзя отказываться вот так сразу, в лоб, не надо бросать в лицо барону оскорбительные замечания и ехидные реплики. А ну как обидится и прикажет заколоть немедля, просто чтобы потешить звериную жестокость?

Я терпеливо выжидаю, пока Жиль де Рэ, презрительно оттопырив нижнюю губу, кинет в ножны кинжал и гордо отвернется, в мыслях весь уже там, в дороге. Барон быстро удаляется, еще несколько шагов, он исчезнет в дальних кустах. Я обвис в медвежьих капканах рук — воины барона вцепились в меня а совесть, — расслабил мышцы, будто сомлел от траха, понуро свесил голову. Переглянувшись презрительно, те стараются незаметно отодвинуться в стороны, боятся, что, когда обмочусь, могу и их ненароком задеть.

Присутствующие перестали обращать на меня внимание, все уже рядом с бароном. Кто забегает вперед, преданно сопя, раздвигает кусты, кто прикрывает сзади. Слева от себя я ловлю движение. Грузно переваливаясь, ко мне бредет пузатый широкий воин, в толстых руках мелодично позвякивают кандалы. Ах, как не вовремя, отчего бы тебе не задержаться на минуту! Барон, как назло, застыл на краю поляны, подскочивший оруженосец шепчет ему что-то на ухо, брызжа слюной, свита терпеливо ждет, от скуки зыркая по сторонам. В любом случае нельзя, чтобы меня заковали. Пыхтя, как паровоз, толстяк присаживается, деловито примеривается к моим ногам, его широкое лицо мигом краснеет, угрожающе лязгает железный обруч.

Пора, понимаю я и тут же начинаю заученное движение. Плевать, что в заломленные назад руки цепко впились дюжие воины, освобождению из захватов меня учили особенно тщательно, добиваясь полного автоматизма каждого поворота, тычка и удара. Вот мы сейчас и проверим, с тем ли прилежанием воины, клещами вцепившиеся в меня, учились удерживать плененную добычу.

Многих весьма занимает вопрос, что стало бы с ними, попади они в прошлое, где привычный уклад жизни меняется на нечто иное, без автомобилей и телевизоров, туалетной бумаги и лака для ногтей. В душе каждый считает, что непременно выбился бы в люди, ведь он рожден для великих дел и свершений, подавай ему целое королевство, если не империю. Поэт так и сказал, мол, кабы я была царицей, уж я бы вам корытом да по сусалам, сукины вы дети!

Попади мы в будущее, нам, понятно, пришлось бы немного посложнее среди всяких синхрофазотронов и прочей ерунды. Но ведь там, в мире победившего изобилия, и люди будут покультурнее, а значит — пожиже, послабее в коленках, так что мы везде пробьемся, растолкаем, всем оттопчем ноги.

Что же касается прошлого, как всем известно, люди тогда были гораздо наивнее, чем нынешние москвичи. Им, дикарям средневековым, головы задурить так же просто, как у младенца отобрать обкаканный памперс, сами же еще и спасибо скажут. Так прямо и брякнут, дуралеи: «Нет в земле французской (английской, германской, римской — нужное вписать) порядка и правил, придите и владейте нами». Эх, не в свое время мы родились, нету нужного простора! Все президентства и королевства уже давно разобраны, «Челси» раскуплены, то ли дело в средневековье!

Сам я никогда не забивал голову подобной ерундой, всегда знал, что стану хирургом. А потому, угодив прямиком в 1426 год, да еще, как оказалось, в самый разгар Столетней войны, поначалу даже растерялся. Да и было из-за чего! Англия воюет с Францией, Бургундия помогает британцам, Шотландия — галлам, восставшие крестьяне бьют всех подряд, шайки рыцарей и солдат-дезертиров с одинаковым пылом грабят бедных и богатых, невзирая на национальность. Но сибирского парня, да еще отслужившего в армии, вдобавок — фельдшера, ничем не смутишь. Во Франции пятнадцатого века я стал лекарем, и, конечно же, не из последних.

А затем судьба захотела проверить меня на прочность. В результате через три года непростых испытаний я стал тем, кто я есть. Разрешите представиться: сьер Робер де Армуаз, послушник Третьего ордена францисканцев, доверенное лицо его королевского величества дофина Франции Карла VII и обученный телохранитель особ королевской крови. Есть в окрестностях Блуа некое францисканское аббатство Сен-Венсан, где готовят подобных специалистов, разумеется, особо это дело не афишируя. За три года, проведенных во Франции, я не бог весть чего достиг, конечно, но ведь и карьера еще не завершена. В конце концов, это только в сказке скоро дело делается, а я отнюдь не лубочный герой вроде Конана-варвара или Ивана-царевича.

Главное — я на стороне тех, кто прав, на самом острие борьбы. Третий орден францисканцев оказывает мощную поддержку династии Валуа, его разведка срывает заговоры и покушения англичан и бургундцев, то и дело наносит им сокрушительные удары. Вот и сейчас я участвую в важнейшей операции Ордена, что призвана переломить ход войны в нашу пользу.

Вы вправе спросить, какого черта я делаю в глухом январском лесу и что за криминальные разборки происходят среди елок и осин? Отвечу по пунктам: я сопровождаю незаконнорожденную сестру будущего короля Франции к месту сбора войск в Блуа. Оттуда на помощь осажденному Орлеану вскоре выступит целая армия в десять тысяч человек, Дева поведет их против англичан. Жанна д'Арк — символ возрожденной Франции, на нее сделали ставку и сводный брат Карл VII, и королева-мать Изабелла Баварская. За Жанной стоит вся мощь Третьего ордена францисканцев, судьба всей страны поставлена на карту. Тут уж или пан, или пропал, иного не дано. Вот потому личным телохранителем принцессы поставили лучшего из тех людей, что есть у Ордена, то есть меня. Сказано не совсем скромно, но по существу правильно.