Княжич - Алексей Янов Страница 4

Таким образом, ситуация разрешилась для моей новой тушки вполне благополучно. Насколько я мог судить, Изяслав Мстиславич был счастлив, главное, что его сын все-таки выжил, а память – дело наживное, тем более в столь юные годы. Пестуном у меня был самый доверенный княжий человек – Перемога Услядович, верно прошедший вместе с князем через многие его жизненные перипетии. В его обязанности вменялось не только продолжение уже ранее начатого обучения княжича мастерству сечевого боя, верховой езды и другим воинским наукам, но и самим князем были поставлены и новые, дополнительные задачи – научить сына заново правильно разговаривать, подобающе княжьему роду себя вести.

Мудрое решение Изяслава Мстиславича начать заново воспитание и образование сына меня устраивало на все сто! Что ни говори, а у зашуганных челядинов, даже при всём на то желании, вряд ли чему-то путевому научишься, патриций плебею, как и гусь свинье, не товарищ!

Я понимал, что и в разговорах мне по-прежнему надо быть крайне осторожным, незачем лишний раз палиться по поводу и без. Если потеря памяти для местных вещь хоть и редкая, но в принципе возможная, то взявшиеся из ниоткуда знания вполне могут посчитать происками нечистого. Поэтому лучше быть заторможенным «скудословцем», про которых говорят «из него слова щипцами не вытащишь», чем разговорчивым краснобаем в закрытом монастыре. По крайней мере, я для себя решил придерживаться подобной тактики, пока окончательно со всеми и во всём не разберусь.

Еще очень тревожило время, в которое меня занесло. Подумать только, 1233 год! Уже через несколько лет, если не врали в будущем историки, в декабре 1237 года на Русь должны обрушиться монголо-татарские орды. Спасти Русь от татар, в плюс к правильно организованному и многочисленному войску, могло лишь огнестрельное оружие. Во всяком случае, иного выхода я не видел. Это значит – надо создавать ВПК, реорганизовывать дружину и ополчение, но сейчас начинать дергаться по этим вопросам тоже не дело, так как пока я ноль без палочки. Да и Изяслав Мстиславич, скрываясь от своего брата – полоцкого князя Святослава, захватившего минувшим летом Смоленск, тоже сейчас подрастерял все свое влияние и вес.

Мои раздумья прервал осторожный стук в дверь.

– Княжич! – в дверном проеме нарисовалась усатая физиономия Перемоги.

Ну у них тут и имена, в который уже раз подумалось мне, стоило лишь окинуть мысленным взором свой круг общения. Что уж тут говорить про других, ведь, как оказалось, у меня-то самого тоже «рыльце в пушку»! Мое христианское имя, данное, как не сложно догадаться, при крещении, вовсе и не Владимир, а Михаил. А причиной подобных глупостей и неразберих было отсутствие в византийских церковных святцах имен славянского происхождения, зато греческих, латинских и еврейских до фига и больше. Для полного счастья человеку помимо крестильного и мирского (славянское имя, а также кличка с прозвищем) давалось еще и третье, секретное «молитвенное имя», о котором не знал никто, зачастую и сами владельцы забывали свои молитвенные имена, как в моем случае. Но все это делалось, оказывается, не просто так! Как мне намедни растолковали, вся эта хренотень с именами спасала от сглаза и иных «магических» воздействий. Лично мне на весь этот «именной винегрет» было плевать, я уже начал привыкать к имени Владимир. Подумать только, даже внутреннее отторжение вызывало, когда ко мне отец Варламий обращался, называя Михаилом! Но пока на такое обращение вслух высказать священнику «фи» я не решался.

Остальной же народ, с кем я уже успел перезнакомиться, по этому поводу не заморачивался, проявляя чудеса демократизма. Кто-то предпочитал именовать себя на христианский манер, кто-то на славянский, многие вообще были счастливы, обходясь прозвищами собственного происхождения или родовыми. Короче говоря, в этом вопросе, в том числе и среди князей, какого-либо единообразия не было.

Сегодня же, на пятый день моего пребывания в этом мире-времени, мне предстояло при помощи бывшего дьякона дворцовой церкви и по совместительству княжеского духовника, отца Варламия, «вспомнить» грамоту и цифирь, что ранее святым отцом усердно преподавалась княжичу. Вот я потопал вслед за Перемогой в поисках знаний, главное, старые не забыть, новые, чувствую, мне особого интеллектуального прибытка не сулят.

У нашего общего с Изяславом Мстиславичем духовника в дворовой церкви я застал нескольких молящихся. Они, не замечая никого вокруг, усердно кланялись, крестясь на образа. Заприметив меня, попадья всплеснула руками.

– Княжич явился! Проходи, Владимир Изяславич, отец Варламий у себя в читальне, тебя поджидает!

Духовник сидел за столом у слюдяного оконца, внимательно читая какие-то пергаментные пожелтевшие листы. Зайдя внутрь, я уже привычными телодвижениями перекрестился на иконы, освещаемые мигающими восковыми свечами.

– Вот, батюшка, княжича к тебе привела, – попадья подтолкнула меня в спину.

– Здравствуй, честной отче!

– И тебе здравствовать, Михаил!

От упоминания своего крестильного имени я сморщился, а Варламий, не обращая на мое неудовольствие ни капли внимания, встал со скамьи и подошел ко мне, осматривая при этом с ног до головы.

– Вспомнилось ли тебе что-нибудь?

– Ухватки боевые, которым учил меня Перемога, вспомнил, так сказать, в процессе, может, и с грамотой так же выйдет…

– Говоришь, «в проце-ессе»… – растянул последнее слово Варламий, – я погляжу, ты и мои уроки не позабыл!

– К сожалению, честной отче, твоих уроков я не помню.

– Но ведь латинянское слово «processus» то есмь «продвижение» ты вспомнил?

– Действительно! – стукнул я себя по голове, коря про себя за свой язык без костей, который в очередной раз меня подвёл. – Это как-то само собой вырывается, на автомате.

– Вот опять! – изобличающе ткнул в мою сторону пальцем Варламий. – На автомате, – повторил он вслед за мной, на что я лишь пожал плечами.

Чуть подумав и насупившись, он грозно спросил:

– Помнишь ли ты, отрок, наш символ веры – молитву «Отче наш»?

Это как раз была единственная молитва, которую я знал еще по прежней жизни, причём в староцерковном исполнении. И здесь мне ее один раз слышать уже довелось, благодаря чему я сделал необходимые поправки в тот вариант, который был мне ранее известен. Поэтому прочёл молитву смело, с выражением.

Выслушав меня, Варламий с неудовольствием сморщил лоб.

– Говор у тебя какой-то странный стал, такой бывает у чужеземцев, для коих славянский язык не родной. Не понятно, откуда ты только таких слов поднабрался, вроде схожих с ляшскими, но я не уверен… Изяслав Мстиславич кивает на мою сторону, но я тебя такому не обучал, ибо сам западнославянские языки не шибко разумею. Да и слова греческие и латинские ты раньше сплошь и рядом не употреблял. Действительно у тебя что-то в голове перемешалось!

А Варламий не прост! Все за мной подмечает, но вроде по этому поводу воду не мутит. Детектив грёбаный! С этим фруктом ухо надо держать востро. Я на этот спич ничего не ответил, лишь похлопал ресницами да пожал плечами. Ты жираф, тебе и видней, а я беспамятный, и точка!