Нова. Да, и Гоморра - Сэмюэл Дилэни Страница 4
Нова. Да, и Гоморра - Сэмюэл Дилэни читать онлайн бесплатно
Вернувшись в Мельбурн, играл на улицах. Проводил кучу времени в кофейне, куда захаживали ребятки из Академии астронавтов имени Купера. Двадцатилетняя девушка, с которой он жил, сказала, может, ему стоит походить на кое-какие лекции.
— Вставь втыки, чего ты. Все равно в итоге вставишь, а так освоился бы, чтоб не только на заводе вкалывать. Тебе нравится путешествовать. Чем командовать мусоровозом, лучше гонять звезды, нет?
Когда Мыш порвал с девушкой и уехал из Австралии, у него был сертификат киберштыря между- и внутрисистемных кораблей. Он не расстался с золотой серьгой, ногтем на мизинце, разборным кольцом — и сирингой.
Только и с сертификатом наняться в звездогонку прямиком с Земли сложновато. Пару лет Мыш втыкал на скромном коммерческом рейсе в Зыбучем Треугольнике: с Земли на Марс, с Марса на Ганимед, с Ганимеда на Землю. Но теперь черные глаза горели звездами. Через неделю после восемнадцатого дня рождения (ну то есть дня, о котором они с девушкой договорились в Мельбурне, что это будет его день рождения) Мыш космостопом добрался до самой большой луны Нептуна, откуда крупные торговцы слали корабли на миры по всему Дракону, в Федерацию Плеяд и даже Внешние Колонии.
Разборное кольцо сидело на пальце как влитое.
Мыш брел мимо Пекла3: обутая нога поклацывает, босая нет (так в другом городе на другой планете ходил когда-то Лео). То был последний усвоенный за время пути обычай. Те, кто пашет в межпланетных при невесомости, развивают проворство пальцев хоть одной ноги, а иногда и обеих, пока те не сравняются по умелости с руками земляных салаг, да и потом оставляют одну ногу голой. На межзвездных коммерческих судах есть искусственная гравитация, там этот обычай не прижился.
Когда Мыш шагнул под платан, листва взревела на теплом ветру. Задел что-то плечом. Пошатнулся, был изловлен и перекручен.
— Ах ты, корявый краснорожий щенок…
Рука вцепилась в плечо и отставила Мыша на свою длину. Мыш поднял глаза на моргавшего великана.
Это лицо кто-то пытался рубить. Косой шрам бежал от подбородка по границе тяжелых выступающих губ через мышцы щеки — желтый глаз выжил чудом — и рассекал левую бровь. Там, где он исчезал в рыжих негритянских волосах, пылало пламя бархатистой желтизны. Плоть обступала шрам, как чеканная медь — бронзовый прожилок.
— Парень, куда прешь?
— Простите…
На жилете великана красовался офицерский золотой диск.
— Я, верно, не смотрел…
Масса мышц на лбу пришла в движение. Жевательные мускулы напряглись. За фасадом лица рождался отрывочный звук. Смех, громкий и высокомерный.
Мыш сквозь злость улыбнулся:
— Я, верно, не смотрел, куда шел.
— Уж верно, не смотрел.
Ручища упала на плечо дважды. Капитан кивнул и удалился.
В замешательстве и тревоге Мыш двинулся дальше.
Замер, оглянулся. Золотой диск на левом плече капитанского жилета бугрился именем «Лорк фон Рэй». Мыш тронул сумку под мышкой.
Отбросил упавшие на лоб черные волосы, огляделся и вскарабкался на ограду. Зацепился обутой и босой ногами за нижнюю перекладину, достал сирингу.
Наполовину расшнуровав жилет, Мыш обнял инструмент, а тот коснулся мелких рельефных мышц на груди. Мыш опустил голову; длинные ресницы сомкнулись. Его рука, кольцо и лезвие, парила над индукционными гранями.
Воздух полнился испуганными образами…
Кейтин, длинный и блистательный, волочился к Пеклу3, глаза долу, душой на вышних лунах.
— Эй, парень!
— А?
Небритый отщепенец прислонился к ограде, вцепившись в нее облупленными руками.
— Ты откуда? — Глаза у отщепенца затуманены.
— С Селены, — сказал Кейтин.
— Из белого домика на улочке, засаженной деревьями, с великом в гараже? У меня был велик.
— Мой домик зеленый, — сказал Кейтин. — И под воздушным куполом. Но велик был, да.
Отщепенец качнулся у ограды:
— Ты не знаешь, парень. Ты не знаешь.
К безумцам надо прислушиваться, думал Кейтин. Они встречаются все реже. Не забыть бы сделать заметку.
— Так давно это было… так давно! — Старик зашатался прочь.
Кейтин потряс головой и продолжил путь.
Кейтин был застенчив и абсурдно высок; почти шесть футов девять дюймов. Вымахал к шестнадцати. Так и не поверив в свой рост, и через десять лет норовил ссутулиться. Он заткнул за пояс шорт большущие руки. Зашагал, взмахивая локтями.
И вернулся мыслями к лунам.
Кейтин, лунорожденный, луны любил. Он всегда жил на лунах, если не считать времени, на которое убедил родителей, стенографов при Палатах Дракона на Селене, отпустить его получить университетское образование на Землю, в центр учения загадочного и неисповедимого Запада, Гарвардский универ, ныне и присно обитель богатеев, эксцентриков и умниц, — Кейтин входил в последние две категории.
О том, сколь разной может быть планетная поверхность, от холодно-равнодушных гималайских вершин до дюн Сахары, обжигающих до волдырей, он слышал, но не более. Ледяные леса лишайников на марсианских полярных шапках и ревущие песчаные реки экватора Красной планеты; меркурианская ночь против меркурианского дня — все это Кейтин познавал через психорамы о путешествиях.
Не это Кейтин знал, не это он любил.
Луны?
Луны — малы. Лунная краса — в вариациях одинаковости.
Из Гарварда Кейтин вернулся на Селену, а оттуда уехал на Станцию Фобос, где втыкал в ассортимент звукозаписывающих устройств, маломощных компьютеров и адресографов: вознесенный до звезд деловод. В свободное время, облачившись в комбинезон с поляризованными линзами, он обследовал Фобос, пока Деймос, яркая каменюка шириной в десять миль, болталась у пугающе близкого горизонта. В конце концов он собрал отряд для высадки на Деймосе и изучил крошечную луну, как только можно изучить малый мирок. Затем перенесся на спутники Юпитера. Ио, Европа, Ганимед, Каллисто вращались на его светло-карих глазах. Луны Сатурна при рассеянном освещении колец вертелись под отшельническим взглядом, когда он выбирался из станционных бараков. Он изучал серые кратеры, серые горы, долины и каньоны сквозь дни и ночи слепящего изнеможения. Луны все одинаковы?
Закинь Кейтина на любую из них и развяжи вдруг глаза, он бы сразу определил, где оказался, по кристаллической формации, петрологической структуре и общей топографии. Дылда Кейтин привык распознавать малейшие нюансы ландшафта и личности. Страсти, рождаемые многообразием целого мира или цельного человека, были ему ведомы… но неприятны.
С этим неприятием он разбирался двояко.
Если говорить о внутренних проявлениях, Кейтин сочинял роман.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments