Клетка - Игорь Вардунас Страница 4

Похитили. Болт вновь уставился в потолок. Зачем Обходчик это делал? Развлекался игрой в «кошки-мышки»? И не пошел бы он по предлагаемому Трухой адресу? Этого желали все. Болт вздохнул. Желание. «Говорят, под Новый год…» Как давно это было. Умерло вместе с прошлой жизнью.

Но вот теперь ничего вокруг нет, а они живы. Чертова ирония…

Болт криво улыбнулся, вспоминая.

Геннадий Болотов – Болт, как его в первый же день для краткости окрестил сокамерник с погонялом Аптекарь, хмурясь и то и дело поглядывая на оконную решетку, сидел за столом в своей камере. Лежать днем строго воспрещалось, даже несмотря на то, что сегодня было воскресенье.

Что же там, снаружи, сейчас происходит? Далекие удары, визг шин, истошные крики… Никогда такого не было. А ведь он здесь уже год. Всего год! Целый год! Он почти уже привык к этой жизни. И сколько подобных «целых годов» ему отпущено в его пожизненном заключении?

В камере Болт находился один, сокамерника вывели на прогулку. Топтаться в таком же бетонном мешке, как и в том, в котором он остался, он отказался. Не видел большой разницы между серым бетонным потолком и серым небом за решеткой над прогулочным двориком. Отказ от прогулки – это единственное проявление собственной воли, которое было позволительно в этом месте. Да и просто хотелось побыть одному, редко выпадали такие моменты. Поэтому Болт просто тупо сидел за столом, пока…

Пока за дверью не послышался дробный топот, не лязгнули стальные «реснички» смотровой щели и не прогремел бас охранника:

– К стене, руки за спину, ноги шире плеч.

Если не выполнить команду моментально, то спустя несколько секунд в камеру ворвутся двое-трое громил и наглядно с помощью дубинок продемонстрируют преимущество этой позы для встречи гостей. Поэтому Болт рефлекторно подскочил с табурета и замер возле стены, упираясь в нее лбом. Загремел замок двери, и практически сразу, как в камеру вошли охранники, на руках заключенного защелкнулись наручники. Болта наклонили низко к полу, подняв скованные за спиной руки, и в этой неудобной позе куда-то быстро потащили.

В коридоре оказалось полно народу. Непривычно. Просто невероятно непривычно. Даже две камеры никогда одновременно не открывали, а тут рядом с Болтом в той же позе вели еще троих. По всему коридору вдоль стен стояли охранники, вооруженные автоматами. Где-то надрывалась собака, норовя дотянуться до проводимых мимо заключенных.

Происходило нечто совсем неординарное. Попытавшись приподнять голову, чтобы что-то разглядеть, Болт сразу схлопотал кулаком по затылку. За спиной громкий крик и звуки возни прервались хлестким выстрелом.

Трясущегося от лихорадочного возбуждения – коктейль из жуткого страха и все переворачивающего внутри любопытства – Болта отвели в подвал и, не сняв наручники, затолкнули внутрь просторной камеры, где уже стояло около десятка заключенных. Наверное, и у него на лице застыло то же удивление, которое он читал на лицах своих новых сокамерников.

Болт замер, тяжело дыша, оглядываясь и вслушиваясь. Чувствуя, как где-то внутри судорожно сжимается в комочек что-то, вмиг ставшее одиноким и испуганным.

Душа?

Болт что есть силы потряс головой, отгоняя видения прошлого. О чем он там думал до этого? Ах да, желание. Поворочавшись, наконец придумал, что загадает на этот раз.

Он быстро задремал, и для начала ему привиделась застывшая на хвойной лапе игрушка, в которой отражалось его молодое лицо и новенькая, еще не хлебнувшая крови электропила.

* * *

Звенящая тишина – это когда ты один во тьме, а где-то далеко, снаружи, эхом звонит колокол.

Посреди заснеженной площади сумрачной громадой возвышается огромная ель. На ней мерцают, покачиваясь от ветра, самые настоящие елочные игрушки. В ало-золотых лучах заходящего солнца поблескивают грани невесомого «дождика».

Я это еще помню.

Помню.

Пока.

Ветер ерошит хвою, осторожно касается драгоценных довоенных игрушек, фыркает на «дождик», отчего тот вздрагивает и приникает к ветвям, а потом рвется куда-то в сторону. Куда, зачем?

Ель зябко поводит широкой ладонью, и я слышу звон стеклянного колокольчика, крутящегося вокруг своей оси на нитке.

Я один.

Вокруг меня вьются щупальца тьмы и холода.

И по мне звонит колокол.

– Папа!

Этот голос. Детский, пронзительный. Звенит как будто со всех сторон сразу.

Моргаю, озираюсь.

Я в гараже. Вроде бы мой. По крайней мере, очень похож. Вдоль стен протянулись самодельные полки, на которых в строгом порядке расставлены картонные коробки и стеклянные, пластиковые, жестяные контейнеры. Одних только ярко-желтых упаковок из-под любимого Светой и Полинкой «Несквика» несколько десятков, ну так и хозяйство мое обширное: на этой полке – саморезы, на той – сверла, и так далее. Под потолком подвешены три спиннинга. На стойке в углу скалится новенькая электропила «Парма». Стоп, почему она не в чехле?

Тихий звук. Шорох? Шипение?

Я настораживаюсь, боком продвигаюсь к пиле. Та заводится сама, не дожидаясь ни подключения к сети, ни нажатия кнопки.

– Вж-ж-жухнем-м! – вкрадчиво предлагает «Парма», трясясь от предвкушения.

Я охотно беру ее, машинально проверяю уровень масла в баке. Почему бы и не вжухнуть, в самом деле? Особенно когда есть кого: в дальнем углу сидят двое, крепко связанные, с заткнутыми кляпами ртами, а рядом навзничь лежит третий, у которого из багрового месива на месте головы торчит рукоять молотка.

Ненависть!

Ненависть наполняет меня, с шипением перехлестывает через край. Сдох, сдох раньше времени! Вынудил меня, урод, заставил…

Двое в углу смотрят на меня выпученными глазами, сипят, судорожно подергиваются. Электропила вопросительно урчит в моих руках.

– Конечно, – говорю я. – Сейчас.

– Мусор-р-р, – подсказывает «Парма». – Р-реж-ж-жь!

– Да, верно, спасибо. – Я глушу пилу, аккуратно опускаю ее на пол и снимаю с ближайшей полки тяжелый рулон строительных мусорных мешков. Неспешно разворачиваю его, расправляю пакеты возле мертвеца. Для головы – новый совок с острой кромкой придется очень кстати – один. На каждую руку, пожалуй, по три: плечо, предплечье, кисть. Чем мельче, тем лучше. Увлекательный выйдет пазл, если что.

– Паз-зл-зл! – неведомо как снова заводится «Парма». – Вз-взрез-зай! Подер-рнем! Повж-ж-жухнем!

– Теперь повжухнем, – соглашаюсь я и приступаю к делу.

Некоторое время слышно только мерное чавканье, перемежающееся с хрустом и скрежетом, увлеченное повизгивание и урчание электропилы, шуршание пакетов. И в моменты тишины, когда я перевожу дух, – тяжелое, частое дыхание пленников.