Крымская война. Соратники - Борис Батыршин Страница 39

Голос Бутакова теплел, когда он говорил о своем корабле.

– Во Франции уже идут работы по бронированию кораблей, – сказал Андрей. – Три первых, «Лав», «Тоннат» и «Девастасьон», скоро достроят и, надо полагать, пришлют сюда.

– Это и будут броненосцы? – спросил Бутаков. В его голосе послышалось беспокойство. – Наш-то флот пока не готов к встрече с такими страшилищами!

– Нет, Григорий Иванович, это пока только плавучие батареи. Плоскодонные калоши с четырехузловым парадным ходом. Деревянный корпус, ватерлиния и стенки казематов защищены коваными железными полосами толщиной в три с половиной дюйма. Годятся только для бомбардировки приморских крепостей. Но – шаг в верном направлении. Погодите, скоро на морях появятся оч-чень интересные корабли. Например, американский «Монитор»: низкий, почти вровень с водой, корпус и два тяжелых орудия в поворотной башне. Для открытого моря не годится, а вот в Финском заливе, в шхерах, у фортов Кронштадта – дело другое. Десяток таких уродцев, и никто к Санкт-Петербургу не сунется!

– Что же, мореходные корабли с броней строить не будут? – удивился Бутаков.

– Будут, и еще как! Сперва по старинке – станут обшивать деревянные корпуса железом, а там и до стальных конструкций дело дойдет. Орудия по привычке, в казематах – то есть в батарейных палубах, только забронированных и разделенных на отсеки, – а там и на башни перейдут. Лет через десять вы не узнаете кораблей линии! Хотя, конечно, и глупостей наделают, не без этого…

– Голубчик, но, ежели вам эти глупости известны, зачем их повторять? Расскажете кораблестроителям подробно, что-нибудь, да глядишь, российские броненосцы первыми по морям заплавают!

Андрей сдержал невеселую улыбку. Сколько раз они с Серегой спорили об альтернативном развитии русского флота!

– Увы, Григорий Иванович, англичане тоже не станут сидеть сложа руки. Если мы сейчас им хорошенько набьем – они будут очень внимательно следить за тем, что делается в России по части военного кораблестроения. А промышленность у них, сами знаете. Стоит им подглядеть, что мы строим, – раньше нас броненосцы на воду спустят! И снова окажется российский флот в отстающих…

– Что ж тогда делать, Андрей Геннадьевич? – растерялся Бутаков. – И так неладно, и эдак! Вроде и знаем, как надо делать, а поди ж ты!

– Ну, во-первых, господам в Санкт-Петербурге следует подумать о сохранении тайны. Об этом никто пока не беспокоится, даже англичане – вот и надо стать первыми. Полностью засекретить все, что связано с новыми разработками, вплоть до этапа строительства! И неплохо бы подсунуть «просвещенным мореплавателям» парочку идей из тех, что не оправдались, пусть тратят силы на заведомо провальные проекты! Свою промышленность, конечно, развивать, без этого никак. До сих пор в России мощных судовых машин не строят, а ведь дальше и броневая сталь понадобится, и новые орудия, и уйма всяких механизмов!

Бутаков собрался ответить, но тут медно звякнул колокол. Семь ударов – семь склянок, 11.30. С последним ударом на мостик взлетел вестовой:

– Так что их благородие лейтенант Кадочкин передать велели: проба готова, ждут!

– Ну ладно, пойдемте, Андрей Геннадьевич, – заторопился Бутаков. – А эту беседу нашу мы непременно продолжим. Есть у меня несколько мыслей по поводу тактики таких броненосных кораблей, хотел бы с вами поделиться…

* * *

Каждый раз при подъеме флага Андрей вспоминал строки из любимой книги: «Коли в восемь часов не поднимут флага и господа офицеры не отрапортуют – то, значит, в восемь часов одну минуту случится светопреставление» ^[14].

Если судить по этой примете – пока апокалипсис не грозил ни всему свету, ни отдельно взятому пароходофрегату «Владимир». Подъем флага, как и прочие корабельные церемонии, происходил точно в положенный срок. После чего команду разводили по судовым работам: починки, приборки, бесконечная возня с такелажем, парусами, – все, что требует матросских рук.

Работы продолжались до одиннадцати тридцати, то есть до седьмой склянки. После чего наступал один из самых приятных моментов корабельной жизни – «пробы». Офицеры собирались позади мостика и с нетерпением ожидали, когда кок принесет на подносе особую серебряную кастрюльку с крышечкой – щи, сваренные для команды. Первым их пробовал командир, и это тоже было ритуалом: ополовинить рюмку водки, откушать две-три ложки щей с ломтиком черного хлеба, посыпанным грубой солью, а оставшаяся водка следовала занавесом всей сцены. Потом к пробам приступали остальные офицеры, и Андрей с удовольствием присоединялся к ним. Что и говорить, традиция полезная: и вкусно, и пригляд за питанием команды. Любое упущение кока сразу очевидно, и виновный получает нахлобучку.

После того как пробы сняты, боцмана свистают к обеду. Матросы разбегаются по кубрикам, где с потолков уже свисают длинные дощатые столешницы. Бачко́вые разносят с камбуза щи, особо отряженные матросы волокут хлеб. Начинают с жирных щей либо борща, которые варятся на говядине, солонине или рыбе. Поначалу деревянными ложками (у каждого своя) выхлебывают бульон и овощи. Когда на дне бака остается только мясо, его вынимают, крошат на деревянных досках и высыпают обратно. После чего вся артель, не спеша, не мешая друг другу, теми же ложками ест «мясное блюдо». Если кто из молодых спешит, артельщик, матрос старой службы, поучает торопыгу деревянной ложкой по лбу. Никто на такую «науку» не обижается – наоборот, это служит предметом шуток, одним из нехитрых обеденных развлечений.

Но перед дудкой, дающей сигнал «обедать», должна состояться еще одна церемония, особо любимая матросами, – выдача винной порции, или «чарки».

На палубу выносят лужёную ендову́ с водкой. Ее ставят на шканцах или, как на «Владимире», – позади мостика. Затем появляется баталер с мерной получаркой, и начинается священнодействие.

На деревянных судах «чарка» – насущная необходимость. Здесь нельзя разводить огонь для спасения от сырости, и ежедневная порция «белого хлебного вина» служит профилактике от простудных хворей. Кроме того, это важнейшая мера поощрения нижних чинов, общепринятая награда за лихость и мелкие отличия по службе.

Андрей, конечно, читал о порядках, принятых на флоте, но одно дело, читать, а другое – самолично увидеть, как разбегаются бочко́вые по свистку боцманской дудки, как выстраивается возбужденная, предвкушающая очередь к заветной ендове, как крякает, лихо опрокинув чарку, сорокалетний унтер, а потом вытирает усы под завистливыми взглядами ожидающих.

* * *

Покончив с пробами, офицеры спускаются к обеду. Опаздывать к общему столу считается дурным тоном – распорядитель кают-компании, старший офицер корабля, может отправить провинившегося восвояси за неуважение к сообществу. Это не означает лишения обеда, «наказанный» может вернуться после окончания трапезы, но откушивать ему придется в одиночестве. Исключения делались для тех офицеров, кто руководил срочными работами, а также для Андрея – как человека не морского, гостя и вообще пришельца из будущего, не знакомого со строгими флотскими традициями.