Последний алхимик - Юрий Корчевский Страница 39

– Я про эликсир. Чего не хватает и почему ты его назвал неправильным?

– Не хватает розового масла, оно красоту придаёт. Но всё равно зелье – не панацея, не эликсир вечной молодости, какой алхимики ищут. Да, принимающий его человек, хоть муж, хоть баба, выглядеть будут молодо. И хворать, как старые, не будут. Но умрут так же, как обычные смертные. Положено ему свыше шесть десятков годков прожить, столько и проживёт. Почему алхимики называют его эликсиром вечной молодости, мне непонятно. Ничто не вечно под луной. Искать надо было эликсир вечной жизни, но секрет его только богам известен. Алхимики же шарлатаны. Философский камень, золото, тьфу! Суета сует.

За маленьким оконцем, затянутым слюдой, стало темнеть. Никита поднялся с лавки.

– Разрешишь ли заходить иногда, совет получить?

– Это ты у меня спрашиваешь? На тебе крестик христианский висит, ты чужой веры. Не ходи ко мне больше, заклятье наложу.

– И на том спасибо, прощай.

Неудачная встреча вышла, уже второй раз. Вышел Никита со двора, постоял в раздумьях. Надо на постоялый двор идти, ехать в имение поздно. Невдалеке на лавке мужичок сидел, ничем не примечательный. По одежде не поймёшь – ремесленник, мелкий торговец. А только не понравился Никите взгляд его – острый, оценивающий. Так человек посторонний не смотрит. Пошёл к постоялому двору, на углу улиц обернулся. Мужик шёл в отдалении. Грабитель? Обычно они одеты скверно. Если вор, охотник за мошной, то они на торгу шныряют, куда люди с деньгами за покупками приходят и где затеряться легче. Мысль мелькнула – не за избой ли Демьяна следили? Прознали, что волхв, единомышленников выявить хотели. Пожалуй, правдоподобно. Народ простой, о конспирации понятия нет, слежку за собой не усмотрят. А только после подвалов Разбойного приказа Никита осторожен стал. В своё время детективы по телевизору смотрел, книги читал. Не нужны ему были раньше эти навыки. Но потребовалось – и вспомнил. Свернул в небольшой переулок, в четыре двора. На улице деревья стоят, заросли берсения, как назывался крыжовник. А как повернул, кинулся бегом к дереву, встал за ствол, наблюдать стал. Преследователь показался из-за угла и замер. Только что Никита в его поле зрения был – и нет. Влево метнулся, вправо. Потом по переулку побежал. У Никиты все сомнения пропали, следит за ним, не случайность это. Когда мужик поравнялся с деревом, Никита выставил ногу, преследователь упал, а сверху на него всем своим весом алхимик рухнул. Затрещали рёбра, хекнул мужик, а Никита двумя руками его за шею схватил.

– Кто таков? Говори, не то придушу, как курёнка.

Мужик аж посинел, ртом пытается воздух хватать, руками Никиту сбросить. А силы слабеют от минуты к минуте. Никита жалости не имеет. Если грабитель – поделом, а коли из Разбойного приказа человек – и подавно. Уж как они в подвалах пытать умеют – сам свидетель. Мужик задёргался. Никита разжал руки.

– Слово и дело, – просипел мужик.

Никиту как кипятком окатило. Это был своего рода пароль для сыскарей. А ещё так выкликали подозреваемых в государственной измене, желая сообщить нечто важное. Для сыска преступников, а также беглых крестьян, которым отменили переход в Юрьев день, был создан Сыскной приказ, который возглавил родственник царя, Семён Никитич Годунов. При Петре I существовал Преображенский приказ вместо Разбойного. И только при Екатерине II был введён запрет на «Слово и дело».

Никите сразу вспомнились строки А. С. Пушкина о Годунове.

«Вчерашний раб, татарин, зять Малюты, зять палача и сам в душе палач, возьмёт венец и бармы Мономаха…»

Мужик отошёл, синюшно-багровое лицо приняло обычный цвет.

– Говори, почто за мной шёл, ну! – Никита сделал зверское лицо.

– Я государев человек и тебе ничего не скажу.

– Тогда с апостолом Петром говорить будешь, – пригрозил Никита.

Мужик попытался вывернуться из-под Никиты, ударил его кулаком в подбородок, однако, удар слабым вышел. Позиция «снизу лёжа» – не самая удобная, да и силёнок после удушения убавилось. Никита за удар обозлился, снова схватил сыскаря за шею.

– Или скажешь, либо на сам деле придушу.

– Донесли на Демьяна, волхвует. А ты у него полдня просидел, стало быть сам язычник, а то и хуже – ученик.

Никита оторопел. Вот это поворот!

К сыскарю ненависть вспыхнула всепоглощающая, затмевающая разум. Стиснул руки на шее мужика и держал мёртвой хваткой, пока тот перестал подавать признаки жизни. Конечно, любое государство должно себя защищать: от внешних врагов – армией, от внутренних – репрессивным аппаратом. Но какой же Никита враг, если он не злоумышлял на государя, не пакостил стране? Только попади он в темницу, кто бы разбирался? Отрицает вину? Пытать, пока не сознается!

Никита поднялся, с отвращением посмотрел на труп, сплюнул, пошёл на постоялый двор. Без малого не влип ни за понюшку табаку. Впрочем, привычки курить ещё не было, её ввёл Пётр I после поездки в Голландию.

На постоялом дворе умылся. Ужинать не хотелось, настроение было скверным. Переживал? Было, если сказать прямо. И чувство гадливости примешивалось. Он, добропорядочный человек, имеющий солидное образование, был вынужден убить, спасая свою жизнь. Всё равно переступил некую черту. Жестокая жизнь, жестокие нравы.

Утром отправился на ярмарку, у армянского купца купил розовое масло. Малюсенькая склянка стоила немыслимых денег – рубль серебром. Да за эти деньги двух коров купить можно! Уже на выходе увидел янтарные бусы у продавца ювелирных изделий. Солнечные лучи попадали на янтарь, переливались, казалось – камни светились. Купил в подарок Анне Петровне. Не ради подхалимажа, он и так был на солидном положении, и хозяйка зависела материально от Никиты больше, чем он от неё. Но какой женщине не лестно будет получить подарок? Тем более подарками он её не баловал. Сначала отношения были на уровне хозяйка – нанятый работник. Незаметно перешли в дружеские, в приязнь, но остановились на этой грани, хотя Анна Петровна намекала, что люб он ей.

Подарку хозяйка обрадовалась.

– Это мне?

– Тебе, Анна Петровна.

Барыня подарок сразу на шею надела, покрутилась перед зеркалом, улыбнулась. Видимо, подарок по сердцу пришёлся. За обедом приветлива была, что бывало не всегда, интересовалась новостями из Нижнего. Но не говорить же ей о сыскаре или волхве?

– А ко мне вчера приезжал из Тесовой сын боярский Терентий Архипович с супружницей Кирой Евлампиевной.

– Зачем?

– Знакомиться. Соседи же. Кира такая миленькая! Только…

Анна Петровна замолчала, через минуту спросила Никиту:

– Подскажи, как отвечать? Она на сорок лет выглядит. Меня спросила о возрасте. Я разговор в сторону увела.

Вопрос в самом деле серьёзный. По документам ей изрядно, а внешне – тридцать пять. Соседям можно сказать всё, что угодно, поверят. А при посещении государевых приказов? Никита пообещал подумать. После обеда по землям имения проехался. Глаза порадовались, глядя на всходы. В деревне избы новые стоят, куда переселенцы уже въехали. Амбары – вместительные, готовы уже, вкусно деревом пахнут. Деревенские удивлялись амбарам, чего туда класть? Урожаи при прежнем хозяине неважные были, едва с налогами рассчитывались. А утром Никита засел во флигеле, где оборудовал нечто вроде лаборатории. Длинный стол, две табуретки. Ключ имел при себе, прислугу – убрать, подмести – не пускал. Разобьют нечаянно склянку, попробуй ещё найди компоненты. А другое – мысли дурные появятся, что управляющий творит?