Градуал - Кристофер Прист Страница 39

Но он уже потерял ко мне интерес. Я подхватил бумаги той же рукой, в которой держал жезл, и прошел за стойку. Я не собирался оставаться в Ристоре-Параллельном и знал, что судно, на котором совершил свой недолгий путь, скоро отплывает отсюда на Каллок.

Я отыскал на улице, примыкавшей к гавани, билетную кассу и обнаружил, что, хотя до Мьюриси этот паром не ходит, можно на нем доплыть до Каллока, а оттуда, через несколько пересадок, туда, куда мне нужно.

В порт я вернулся вовремя, чтобы успеть на борт, и получил приятную каюту на верхней палубе.

Ристор был частью Архипелага Грез, хотя близость к Глонду придавала ему сходство с материком и тот же угрюмый климат. Поэтому я был рад, что провел на берегу немногим долее часа. Когда корабль отплыл, повернув на юг, я осознал, что превращаюсь из путника, покинувшего воюющий север, в странника по островам.

То же, что и при пересадке на Ристоре, повторялось с мелкими вариациями на каждом острове, где я менял корабли. Каллок, Ганнтен, Деррил, Уннер, Оллдус, Лейя, Чеонер – названия и порты скользили мимо, сливаясь друг с другом в памяти. Два-три острова я почти и не видел: мы причаливали ночью, а еще до рассвета я отплывал на следующем корабле. Но где бы ни причаливали суда, всюду происходили одни и те же задержки из-за непонятных, но раздражающих бюрократических процедур. Мои документы обычно всех устраивали. Жезл повсеместно осматривали и использовали обычным образом, но никаких отметин на нем так и не появилось.

Череда кораблей постепенно уносила меня на юг, в яркие субтропические моря. Температура с каждым днем росла, солнце сияло в небе, превращавшемся, казалось, в огромный рефлектор, концентрирующий его лучи. Воды были спокойными и блестели, как металл. Под их поверхностью двигались течения и приливы, однако каждый участок плаванья оставался тихим, неприметным путешествием по бестревожным морям.

Я защищался от растущей жары тем, что переоделся в длинную льняную рубаху и широкополую шляпу, купленные в киоске на борту парома между Ганнтеном и Деррилом. Лицо и руки я покрывал защитным кремом. После первого дня вне дома я перестал бриться и скоро привык к виду своей отросшей бороды.

Музыка вернулась ко мне. У каждого острова была своя нота. Я опирался о планшир, пересекая море и глядя на сушу. Музыка звучала у меня в голове и резонировала в теле: движение корабля сквозь воду, плавное покачивание на волнах, механические звуки неясного происхождения из глубины корпуса, отдаленный рокот двигателей, равномерная вибрация. Острова никогда меня не подводили. Морские птицы парили и ныряли в воздухе, следуя за кораблем, повсюду можно было мельком увидеть рыб и морских животных, поочередно всплывавших, быть может из любопытства, чтобы посмотреть, как мы, взбивая пену, движемся мимо. Острова издавали свои ноты. Во внезапных вскриках сигналов и сирен, когда мы встречались с другими кораблями в узких проливах меж островами, я улавливал синкопы зарождающегося ритма. Когда мы проходили между двух островов, я не знал, на какой борт мне раньше бежать.

Если раньше я лишь мечтал бы о музыке, ища в ней диссонанс, вызов и удивление, то сейчас негромко насвистывал сам себе мелодии, отстукивая ногой возникавший во мне ритм. На каждом судне я вставал поближе к носу, чтобы лучше улавливать его плавные подъемы и спуски на волнах. Значительную часть времени я проводил с закрытыми глазами, отзываясь на звуки в собственных мыслях, или смотрел поверх водной глади в сторону ближайшего острова, не фокусируя взгляда – просто туда. Пассажиры на встречных судах махали руками, разделенные пересекавшимися пенными следами на водной глади, и скоро я присоединился к ним и тоже стал махать в ответ, полюбив это морское приключение, странствие в неведомые доселе области не только огромного, переполненного островами океана, но и новых музыкальных устремлений, более светлых и более счастливых, поднимавшихся со дна моей души.